всех сил в сторону темнеющего за пределами моста провала пропасти.
— Ты что удумал, пес? — вопросил оторопевший от такого зрелища Тверд, в сознании которого слабо вязались слова «хазарин» и «самоубийство».
— То, отчего все только выиграют, — прошипел, щеря на них свои крысиные зубы, Илдуган. Изысканная его прическа теперь окончательно развалилась неопрятными лохмами. — А знаешь, кто больше других?
— Думаешь, я стану тебя, крыса, слушать?..
— …Боярыня Ждана! — не позволив Тверду произнести угрозу до конца, выпалил поджигатель полоцкого Двора.
— Что… Что ты несешь?!
— Это как ты умудряешься носить такой пустой казан на плечах? Да ты знаешь, что того самого стрелка в степной шапке, который едва не пришпилил тебя к ставню, наняла жена Полоза, а вовсе не он сам. Думаешь, она стала достойной хозяйкой его терема? Или, может, надеешься, будто теперь вдовушка ждет тебя? Ха! Она вовсе не так безгрешна, как все думают. И вовсе не так бездетна… — Тверд стоял перед хазарином, который настырно волок тело норда все дальше и дальше. Он был не в силах пошевелиться, не говоря уж о том, чтобы осознать услышанное. — Боярыня тайно родила, но по понятным причинам вынуждена была оставить сына у его отца и продолжать жить с ничего не подозревающим Полозом. И когда вся эта заваруха началась, отец ребенка пообещал, что заберет ее к себе, если она будет делать все, что он прикажет. На все готовая ради этого мать, конечно, согласилась. Плевать ей было на весь киевский стол и уж тем более — на всяких там царьградских приблуд! И когда прошел слух, что гильдиец Путята для похода в Полоцк хочет нанять некоего беглого кентарха, а решение это он принял задолго до того, как осчастливил своим присутствием вашу шайку, это ей приказали нанять стрелка, чтобы убить… тебя. Мудрено все сошлось, да? Путята отвесил золота купцу, уже нанявшему вас в свой караван, и тот дал вам от ворот поворот, а зазноба так и вовсе выслала по ваши головы душегуба. А потом, когда подошло ее время бежать из Киева, она, не долго думая, натравила тебя на своего мужа. И надо же, как удачно! — Илдуган нервным жестом убрал упавшую на лоб седую прядь. — Проверить это просто. Дуй в Киев да попробуй найти теперь безутешную вдовушку в боярских покоях!
…Невесомая светлая прядь, выбившаяся из-под шитой бисером тесемки. Смеющиеся зеленые глаза…
— Что ты слушаешь эту гниду? — недовольно сопел за спиной Прок. — Убей его!
Тверд поворотил в его сторону вмиг опустевшие глаза.
— Ты знал?
— Да я, по-твоему, все на свете, что ли…
— Ты знал?!
— Нет!
— Имя! — оборотившись вновь к отползающему все ближе к обрыву хазарину, прорычал Тверд.
Тархан снова ощерился в злобной усмешке.
— Поверь мне, ты его знаешь…
— Имя отца ребенка!
— Хёгни!
— Что?!
— Не стой! Держи его! — вскрикнул за спиной Прок.
Но было уже поздно.
Оба тела перевалились через низкую ограду. Но не рухнули в черную пустоту. Где-то внизу зажужжал механизм, звуком похожий на тот, что открывал двери в пещере Прока.
— Твою сыть! — взъярился еще больше гильдиец. — Тут же грузовой подъемник, что к реке опускает! Патроны все вышли? Точно?! Черт!
Тверд напряженно вслушивался в шепот речных волн, несущих свои воды где-то невообразимо далеко внизу. Надеялся услышать всплеск. А лучше — слабый крик боли. Не дождался. А увидеть что-либо в темноте было нельзя, сколько ни вглядывался.
— Да чтоб мои глаза никогда больше не видали твоей образины! Да на хрена ж я спасал столько раз эту дубину, опять испортившую все дело?!
— Вечно не можете зарядить свое стреляющее дерьмо как следует, чтоб на весь бой хватило, — бесцветно огрызнулся Тверд.
— Кто-то башку свою зарядить не может как следует, чтоб хоть на что-то хватило!
— Ежели ты такой умный да справный воин, что же тогда не разнес тут всех нордов так же, как и ворота в Гильдию?
— То не я разнес те ворота! — поднимая с рельсов оброненный Хёгни меч, махнул им, рассекая воздух, Прок. — Там устройство специальное встроено было в стену. Для такого именно случая. И как, кстати, ты сюда пробраться сумел? Очень занимает этот вопрос! Я слыхал обрывки переговоров, в которых Хёгневы псы плакались, что некий «кто-то» снайперский шлем на себя нацепил.
— И что?
— Не посещала тебя светлая мысль, когда ты в чужой шлем башку совал, что этот самый шлем на этой самой башке может рвануть ничуть не хуже?
— А чего ты от меня хочешь? По твоей милости за меня, между прочим, теперь вообще рука думает!
Тверд тяжело выдохнул задеревеневший, казалось, в груди воздух, и глянул назад. Туда, откуда оба они прорвались сюда.
— Что они грузили?
— Взрывчатку. Как видишь, много. Ладно, хоть не успели мост ей обложить.
— Там еще оружие осталось, — кивнул он в ту сторону.
— Только не говори, что в погоню за ушедшими вперед викингами, о которых гутарил этот красавчик, мы двинем вдвоем. Мы ведь даже не знаем — настоящие они хирдманы, или… такие же оружные, как мы.
— Ладно. Не скажу.
Прок шумно выдохнул. Через нос. Получилось не очень. То ли тот был сломан, то ли просто забит сгустками крови.
— И что, никакой подмоги?
— Откуда? Им бы там разобраться с теми нурманнами, которые в Палатах осаду держат.
Тверд посмотрел на свою шуйцу, что успела сподручнее перехватить как-то незаметно перекочевавший в нее из десницы меч, и теперь словно бы только и ждала команды.
— Говоришь, там, — кивнул он в сторону убегающей во мрак железной дороги, — и есть путь… за Камень?
— Да…
— И что, он в самом деле ведет и туда, и обратно?
— Пока норды там еще не успели нахозяйничать — да.
— Вот тебе и еще одна причина поспешать.
— Думаешь, справимся?
— А я знаю? Увидим.
