прекрасно понимала источник данного настроения. В течение недели ребенка настраивают против нее. И уж сколько раз она пыталась говорить с бывшей свекровью на эту тему — безрезультатно.
—
Как Вы не понимаете, — пыталась достучаться до нее Лера. — Вы не мне хуже делаете, а ему! Ребенок всегда будет любить мать — какая бы она ни была: пьяница, наркоманша… Детей сдают в детдома, а они ждут маму, надеясь, что она одумается и приедет забрать их
Заранее прощая ее даже за предательство. Вы же душу его травмируете, говоря что мама плохая.
Он же разрывается между Вами и мной…
—
Ничего мы не настраиваем, все ты выдумываешь, — отнекивалась Мария Анатольевна.
Мишка был слишком мал, чтобы в разговоре завуалировать неприятные отзывы, высказанные свекровью в ее адрес, и они периодически проскальзывали в каких-то вопросах. Сам того не ведая, он выдавал свою бабушку.
Впоследствии, постоянным напоминанием об этом нелегком периоде была черно-белая фотография, сделанная для Мишиного загранпаспорта. В пятницу, в тот день, когда она забрала ребенка от свекров. Дикий волчонок с колючими прищуренными глазками.
Весь вечер пятницы душа у Леры саднила. В субботу мальчик просыпался совсем с другим настроением и это был их единственный счастливый день в неделе. И следа не оставалось от вчерашней замкнутости и нелюдимости. В воскресенье после обеда настроение портилось и у Миши, и у нее — вечером ехать назад. Что он только не пытался придумать каждый раз, чтобы не ехать, чтобы остаться с ней, Лерой.
—
Котик, потерпи еще чуть-чуть, — Лера сама готова была расплакаться от жалости к нему. Голубые глазки грустно смотрели на нее, ручонки обнимали за шею.
Бедный ребенок… Там бабка с дедом науськивают против матери, здесь — мужик какой-то чужой живет. Отец вообще не общается с ним из-за обиды на нее, Леру. Она представляла, что творится в душе у этого ангелочка. И ничего не могла поделать с этим. Ей надо было работать, чтобы осуществить задуманное, — родная бабушка всегда лучше присмотрит за внуком, чем чужая тетя. Ну, а Тельман — Лера никогда не понимала женщин, которые наступают на себя и после развода живут только для ребенка, полностью исключая мужчин из своей жизни. Ребенок все равно это не оценит и примет как должное, а свои молодые годы будет уже не вернуть.
Поэтому она целенаправленно, экономя на многом, откладывала деньги: решить квартирный вопрос и забрать ребенка к себе. Квартира на Востоке была перевалочным пунктом и она даже не хотела рассматривать вариант определения Миши в школу временно.
Дела на работе шли отлично и бумажек зеленого цвета в ее хомячьей «норке» прибавлялось. Место было выбрано разумно: в кладовке, под секцией от старой «стенки», в глубоком углу — ее рука еле пролезала туда. При Тельмане она никогда не совершала никаких манипуляций с деньгами. Только в его отсутствие. Он ничего не должен был знать: любовь-любовью, а финансы — врозь! О том, что деньги хранить дома опасно она даже не задумывалась: в квартире были две двери, одна из которых металлическая. Да и кто может догадаться о чем-то…
Шло время. Тельман уехал к себе домой. Надолго. Лера много работала, иногда, очень редко, встречаясь с Игорем.
Пришла весна, а с ней и новые планы, надежды… Не смотря на горячий период и поток туристов, Лера купила путевку на июль месяц: Голландия-Бельгия-Люксембург… Планировала ехать вместе с Катей, у которой отпуск удачно выпал на этот же период. Выбрали ту же компанию, которой за год до этого Лера летала в Италию — индивидуальный туризм.
В группе пять человек, проживание в маленьком отеле из шести комнат, на границе Бельгии и Голландии. Изысканный интерьер, во дворе по дорожкам гуляют павлины, хозяйка сама накрывает стол за ужином… Передвигались на микроавтобусе и чувствовали себя как одна семья. И вместе с тем много давалось свободного времени. Будучи в Амстердаме, Лера с подругой забрели на известную улицу Красных Фонарей. Как-то неожиданно она началась — вроде только через мостик перешли от приличного квартала и вуоля! Стоят красотки в витринах на любой вкус и цвет. Туристок заранее предупредили, что фотографировать запрещено, но Катя была бы не Катей если бы не вытащила камеру и попыталась запечатлеть эффектную черную проститутку. Та, недолго думая, подскочила к фотолюбительнице и ударила ее по голове, гневно произнеся какой-то диалог, о сути которого легко можно было догадаться по ее горящим гневом глазам. Пыталась выхватить камеру, дабы иъять свое изображение, но Катя мертвой хваткой вцепилась в свое имущество. Еле унесли ноги.
Лера тоже чуть не оставила свой фотоаппарат, верный свидетель ее путешествий, в чужой стране. Дело было в зоопарке. Только зоопарк был не такой, как рисует наше воображение («зоо томление» в клетках), а настоящий парк зверей. Тут свободно перемещались тигры и львы, зебры и жирафы. Туристы передвигались на специальных машинах, выделенных зоопарком, с сотрудником. Останавливались периодически, сделать фотографии или покормить подошедшего жирафа. Уже после сафари туристы смогли посетить обезьянник, поражающий своими размерами. Получалось так, что посетители в клетке, а обезьяны на воле. Решетка была и по бокам, и сверху. Таким образом, обезьяна могла свободно передвигаться над головой туриста и бросать, скажем, орехи на зазевавшихся. Лере очень понравился детеныш примата, который поначалу сидел рядом со своей мамой, а потом отсел в сторону и грустно глядел на туристку с фотоаппаратом. Ей показалось, что фотография будет произведением искусства, если детеныш протянет свою, почти человеческую, руку к травинке. В тот самый момент, когда она, в предвкушении снимка века, пыталась дать травинку маленькому, мамашка не растерялась — просунула свою лапу сквозь решетку и выхватила у Леры камеру. Сказать, что женщина опешила — ничего не сказать. К счастью, камера не пролезла сквозь решетку только потому, что встала по диагонали. Горе-фотограф вцепилась в свое «добро» и потянула на себя. Обезьяна, в негодовании, — на себя. Несколько раз они перетягивали канат: кто кого. Собралась толпа туристов, орущих каждый на свой манер и язык и хохочущих от внезапно возникшего экспромта. В конечном итоге, Лере удалось схватить фотоаппарат за шнурок, прикрепленный к нему и, о чудо, свидетель всех ее путешествий оказался на воле. Народ зааплодировал, обезьяна-мамаша стала страшно таращить глаза, скалить зубы, а затем, запрыгнув на сетку над Лерой, стучать кулаком, дабы показать свой гнев.
—
Жалко, я расстералась, — подытожила Катя. — Надо было запечатлеть выражение твоего лица, когда ты пыталась отнять у нее фотоаппарат. Вот бы поржали потом…
