Я киваю, но не знаю, почему позволяю Бэнкеншипу стирать трепетными пальцами влагу с моего лица. Я люблю эти пальцы и ненавижу себя за свою мягкотелость. Они у него вытянутые, ухоженные, чувствительные.
Люблю их.
Дура.
Самая настоящая дура.
Мы пообедали с Марком, но, взаправду, я съела очень мало. И не спала уже несколько ночей подряд. Лукас, точно прочитал мои мысли:
– Доктор утверждает: ты слишком слаба – кажется, ты плохо питаешься и совсем не спишь? Но также имеет большое значение то, что ты перенервничала, – заключает он и замолкает на какое-то время. – Извини. Во всем виноват я.
Ласковый баритон разносится по пустой палате. Надтреснутый голос Блэнкеншипа – виноватый. Горю желанием броситься в его цепкие, неистовые объятия и простить ему все-все на свете. Но я не могу опуститься до такого. Он слишком много боли мне причинил.
– Я напридумывал себе всякой чуши из-за глупых слухов, – безотрадно усмехается, спрятав глаза под веками. – Мне стоило сразу поверить Маркусу, знаешь. Я очень сожалею. Ты в таком состоянии из-за меня. Не знаю, как смогу простить себе это. И за то, что оттолкнул тебя тогда, в твоей квартире. Ева, – он поднимает на меня лазурный взгляд, – я люблю тебя. Я тоже лю…
Его перебивает та часть меня, которая сражена тем, как непринужденно, чуть поведя плечом, он известил меня о том, что, по существу, Марк Ферраро не говорил ему о сексе со мной. У Лукаса не было никаких доказательств моей измены и даже уверений лучшего друга по этому поводу. То есть, сейчас Блэнкеншип фактически сознался в том, что поверил в сплетни обо мне и поэтому опозорил перед всем универом, в центре кампуса?!
– Что ты сейчас сказал?.. – не стараясь сдерживать эмоций, я приподнимаюсь на руках. В глазах, то и дело, образуется влажность. Приходится опираться на одну ладонь, а другой протирать их. – Правильно ли я понимаю, что твои обвинения были сплошь беспочвенными?
Блэнкеншип мандражирует, запускает пальцы в волосы. Пробует оправдаться.
– Ева…
– Правильно ли я понимаю? – повторяю грозно, с нажимом.
Клянусь, не узнаю свой голос. Сколько же во мне злости!..
– Ева…
– Скажи мне, Лукас!
– Я признался тебе в любви, – со слегка возмущенной интонацией выдает англичанин.
Не могу поверить во все происходящее.
– О какой любви может идти речь?! – не заботясь о своем самочувствии, я позволяю себе быть экспансивной и вспыльчивой. – Ты очернил меня! – мой короткий, истеричный всхлип вырывается на волю. – На меня накинулась Пьетра, осуждая за то, что Маркус дрался, якобы, из-за меня! – кричу, ненавидя Лукаса в данный момент всей душой.
Присев на кровати, указываю в сторону все так же не до конца закрытой двери.
– Все слышали, как ты засомневался в моей преданности, в моей верности тебе, – сдавленно плачу. – И это при том, что мы никому даже не рассказывали о расставании! – Всплескиваю руками. Я щедра на пыл и пафос. – Сколько теперь ни говори, что я была лишь с тобой, никто не поверит! – надрываю глотку и утыкаюсь пальцем в рельефные мышцы его груди. – И после этого ты смеешь говорить мне, что любишь меня?! Я не верю твоей любви. Мне не нужна такая любовь. Оскорбительная, порочная. В кого ты превратил девушку, сидящую перед тобой, как думаешь? – Убрав руку, продолжаю мокрыми от слез глазами смотреть на него, лишь немного превосходя парня в росте. Из-за того, что больничная кровать достаточно высока. – Вы с друзьями некогда сделали меня невообразимо несчастной, я смогла излечиться. Я это пережила. А спустя годы, когда я доверила тебе всю себя, ты вновь раскапываешь все мои страхи и раскладываешь передо мной. – Лукас порывается стряхнуть слезу, сбежавшую вниз, к подбородку, но я грубо отбрасываю его ладонь. – Как думаешь, ты поступаешь? Люди вокруг считают меня шлюхой! Друзья отворачиваются. За спиной и так болтают о том, что я сплю с тобой ради денег и побрякушек! Ты понимаешь это? А впредь будут трепаться, что ложусь под каждого, кого расцениваю, как крутого, классного и… богатого! Ты это понимаешь?
Я берусь за его плечи и, как бы ни было тяжело сделать это физически, встряхиваю. Такого здоровенного, могучего парня – встряхиваю. Он приближает ладони к лицу и сжимает ими свой нос с обеих сторон. Открывает рот, не говоря ни слова. Мучения отображаются в его печальном, глубоком взоре. Все он понимает, в этом не приходится сомневаться.
– Я был козлом, – то, что произносит он вслед моей громкой, раздирающей речи. – Я кусаю себе локти, а угрызения совести досаждают меня. Я не стремлюсь отбелиться перед тобой, но нуждаюсь в твоем прощении. Невзирая ни на что, я понял, что без тебя уже не смогу. Я полюбил тебя, именно поэтому решил бросить, Ева. Чтобы ты не страдала позже по моей вине. Ты ведь помнишь, – он грустно улыбается, – я плохой?..
Он очень и очень плохой. Он тот, кто меня разрушает. И ему лучше валить. Я показала ему, в какую грязь он меня втоптал, но в его голове не укладывается, каково это – быть человеком, которого оклеветали. Что бы ни происходило между парнем и девушкой, если что-то постыдное, касающееся их двоих, становится достоянием общественности, под удар всегда попадает девушка. Всегда. Но я, заставив себя быть безучастной, разрешаю Лукасу договорить.
– Я ненавижу себя за то, что тебе хреново. И не прошу тебя, разумеется, извинить мне все грехи прямо сейчас. Я хочу быть с тобой, Ева. Все перестает иметь значения, когда мы вместе. Люди будут перемывать нам кости все время, это никогда не закончится. Но ты и я, – он делает паузу, вздохнув, – знаем правду. Ты только моя. – Лукас проводит ладонью по моим распущенным волосам. Не двигаясь, я не отнимаю от себя его руку. – Пожалуйста, дай мне возможность исправиться. Вот увидишь – я лучше, чем ты думаешь. Я умею быть лучше.
Что ж раньше ты не хотел быть для меня таким? Что ж ты дожидался этого момента, чтобы пожелать стать хорошим? Для Евы, которую, как говоришь, ты любишь.
– Вспомни, что ты сказала мне на Виа дель Корсо? Сказала, что я мужчина, делающий тебя счастливой. Вспомнила? – Железные, мужественные ладони обхватывают мои икры. Яркие голубые глаза искрятся надеждой. – А перед этим, когда мы сидели в кафе, я предупредил, что, сколько бы ни свалилось на меня негодований и злости, от тебя не откажусь.
Я сумрачно отзываюсь, отвернувшись:
– Но вместо этого ты опрокинул мне на голову ведро злости и… негодований.
Лукас вскипает. Поднявшись резко с кресла, отшвыривает его к шкафчику, размещенного у ближней стены. Вздрагиваю, покрываясь мурашками. Он застал меня врасплох такой реакцией.
– А в моей жизни все так безоблачно, да?! – горланит Блэнкеншип. – Я такой счастливый, ага? Только ты одна несчастная! Я пытаюсь… – парень прикусывает на секунду язык. – Пытаюсь начать все заново. Я пришел к тебе с повинной, Ева!
Как будто это должно стать для меня каким-то показателем его чувств. Пока он без умолку рассказывает обо всех своих благородных стараниях, я расстегиваю застежку браслета, ставшего мне – это честно – дорогим. Я не хочу расставаться с ним. Но пора признать, что мы с Лукасом – два разных человека и друг другу не подходим. Наша связь губительная. Британец затихает. Он, наверное, увидел, как, опустив взгляд к браслету, я перебираю пальцами подвески. Пизанская башня и Биг-Бен. Я и он. Уже ничего не осталось.
