Так или иначе, но Фанейельм этой истории не забыл.
Известие прилетело в Хеленеборг в начале января. Пока неофициально, однако экспертный комитет по минам принял неожиданное решение отклонить предложение Иммануила Нобеля. Причина заключалась в том, что один из членов комитета разработал собственную мину, которая уже была представлена королю и одобрена. В качестве утешения Нобель мог получить компенсацию своих расходов.
Иммануил пришел в бешенство. Ах, этот Фанейельм, вот ведь шельма! Он-то доверился майору, поделился с ним всеми своими секретами, а тот так подло с ним поступил.
Когда дело получило огласку, пресса поддержала Нобеля. Комитет обвиняли в том, что они украли изобретение Иммануила, назвав его своим и бросив Нобелю «жалкую подачку». Aftonbladet писала об этой «скандальной тяжбе». «Весьма щекотливое положение, когда комитет, в чьи полномочия входит оценка некоторых изобретений, вдруг выступает конкурентом в отношении тех же самых изобретений», – подводила итог газета. Aftonbladet стало известно, что Иммануил потребовал справедливости и не менее 20 000 риксдалеров в качестве пенсии (около 1,5 млн крон на нынешние деньги) в качестве компенсации за кражу его изобретения. Aftonbladet нашла его требования разумными11.
Король Карл XV ответил в той же газете, в статье за подписью КАРЛ. По словам короля, мина, которую он выбрал, совершенно отлична от представленной Иммануилом Нобелем. Посему Нобель не имеет никаких оснований для требований. Его заявление было отклонено.
Правда, кое-какие основания для этого решения король не стал предавать огласке. Одновременно в прессе появились сведения о русском военном, прибывшем в Стокгольм с тайным поручением: узнать, как далеко шведы продвинулись в вопросе о подводных минах. Русская военщина желала знать, сколько мин шведы собираются устанавливать, где именно и, что самое главное, «изменилась ли конструкция с тех пор, как Россия закупала их у инженера Нобеля»12.
* * *
После отрицательного решения комитета Людвиг Нобель срочно выехал в Стокгольм. Его очень волновало будущее. Насколько он понимал, многое теперь зависело от него. Это чувство не покидало его еще осенью, когда предполагаемый интерес русских финансистов к пивоварне Роберта постепенно угас13.
Вместо пива Роберт взялся теперь за новое дело. Он пытался наладить продажу лампового масла на основе петролеума под названием «керосин». Керосин изобрели десятью годами ранее, однако продажи сильно возросли в последние годы в связи с открытием новых месторождений нефти в США. Керосин для керосиновых ламп внезапно стал продуктом, востребованным самыми широкими массами. Большие объемы петролеума переправлялись по морю в Европу и продавались далее по всему континенту.
Новая ламповая компания Роберта под названием Aurora тоже, разумеется, нуждалась в капитале. Людвиг выручил брата, оплатив большую часть американского керосина и тех ламп и горелок, которые Роберт намеревался продавать. Однако эта щедрость дорого ему стоила. Крупные расходы поставили Людвига в трудную ситуацию. Денег не хватало, теперь ему трудно было закупать сырье для своей мастерской. Хотя ему этого очень не хотелось, ему пришлось ограничить свою помощь Роберту. И дело тут не в эгоизме, как он подчеркивал в письме брату. Напротив, вся семья заинтересована в том, чтобы Людвиг позаботился о выживании своей мастерской. «Как бы там ни было со всеми грандиозными планами папы и Альфреда, нельзя отрицать, что единственный надежный источник дохода – мое маленькое дело, и, если я его заброшу или лишусь безусловно необходимого подвижного капитала и в результате производство остановится, судьба всех нас будет плачевной»14.
Роберт мог шутить, называя свою затею с лампами «блистательным» проектом, однако на фоне отцовских неудач с минами вынужден был признать, что на экономическую сторону дела это не распространяется. Конкуренция оказалась куда более жесткой, чем он мог предполагать. «С пустыми руками, какой бы доброй волей ты ни обладал, уже не удержаться на поверхности в бурном море. Кто, черт возьми, мог представить себе всю эту безнадежность в прежние времена, когда наша звезда так ярко светила нам на Востоке; конечно же я понимал, что так будет не всегда, но что все станет настолько плохо, насколько становится сейчас, – такого я и в страшном сне не мог себе представить», – писал он Альфреду в это время15.
Людвиг пытался как мог подбодрить Роберта. Он только что слышал, что в глубине России, точнее, в кавказском городе Баку, начали продавать российскую каменную[22] нефть. Русская нефть по-прежнему слишком дорогая, но запасы ее не меньше, чем в США, так что дело многообещающее. «В целом за Петролеумом… блестящее будущее», – утверждал Людвиг16.
Сам же Людвиг намеревался пойти по пути отца и инвестировать в военную промышленность. В первую очередь он собирался производить ружья, пушки и лафеты. Во время краткого визита в Стокгольм он, среди прочего, подал заявку на патент, пытаясь запатентовать идею об укреплении пушек жестяными полосами, – изобретение, которое на самом деле первым сделал отец, Иммануил. Эту деталь Людвиг просто опустил в уверенности, что тот не будет против использования своей старой идеи «для нашего общего блага»17.
В тот раз Иммануил, похоже, и вправду спустил сыну «кражу» своей идеи. Но самое неприятное еще ждало впереди.
* * *
Через некоторое время Альфред съехал от родителей, поселившись в доме по Кардуансмакаргатан, 7, на углу с Дроттнинггатан в самом центре города. Однако свои эксперименты он продолжал в Хеленеборге. Весной 1864 года он проводил много времени в фахверковом домике у воды, снятом у Бюрместера под лабораторию18.
Отношения между 30-летним Альфредом и его 62-летним отцом становились все более напряженными. Атмосфера еще больше накалялась из-за психической неуравновешенности Иммануила, спровоцированной неудачей с минами и пенсией. Иммануил, и ранее известный своим взрывным характером, теперь с горьким чувством унижения бродил кругами, как снятая с предохранителя граната. Как это комитет не понимает, какая он звезда? Как они не догадываются, что Иммануил Нобель превосходит даже своего «знаменитого земляка» Джона Эрикссона из США? «Знай Эрикссон принцип и эффективность нобелевских мин, он никогда не стал бы предлагать никаких “Мониторов”», – заявлял обиженный Иммануил в одной из бесчисленных жалоб, которые без конца писал той весной – в экспертный комитет по минам, в государственный совет и в газеты.
Сколько из этих писем ушли адресатам, неизвестно.
Ко всему прочему Альфред перестал его слушать. Это бесило Иммануила до умопомрачения. Сын больше не верил в идею Иммануила смешать порох с нитроглицерином. Вместо этого Альфред настаивал на необходимости разделять вещества – примерно так, как он делал это годом ранее во время опытов вместе с Людвигом и Робертом в Санкт-Петербурге.
Альфред призвал на помощь младшего брата Эмиля, а отца держал на расстоянии. Он опробовал различные варианты. Среди прочего он помещал порох в маленькую стеклянную пробирку, которую опускал в нитроглицериновое масло, а не наоборот, как в Петербурге. Затем он поджигал порох при помощи фитиля. Метод оказался куда лучше, чем разные смеси, сделанные отцом. Когда порох детонировал, пробирка взрывалась с таким мощным разрядом, что весь окружавший ее нитроглицерин тоже мгновенно взрывался.
