– Кража трусов больше не актуальна, как я понимаю, – говорит Гвенди.
Он сердито глядит на нее, а потом вдруг смеется.
– Ну что ж, получил по заслугам. Даже не знаю, зачем рассказал. Но да, кража трусов больше не актуальна.
Он отворачивается от Гвенди, и у нее мелькает мысль, что, пока он отвлекся, можно стукнуть его по башке чем-то тяжелым. Но все надежно закреплено, да и в невесомости вряд ли получится стукнуть достаточно сильно, чтобы человек отрубился с первого удара.
Повернувшись обратно к Гвенди, Уинстон улыбается грустной улыбкой, которая кажется почти искренней… или казалась бы искренней, если бы он не грозился ее убить и не собирался украсть пульт управления, который ей было доверено охранять и в конечном итоге уничтожить.
– Когда Бобби впервые привел меня в этот мир, мне вспомнилась одна фраза с семинара по древней истории в университете. Я не хотел брать этот курс, пропускал почти все занятия, даже нанял одного умника, чтобы тот написал за меня курсовую работу, но эта фраза застряла у меня в памяти. Из какого-то древнего грека… наверное, грека… по имени Плутарх. Или, может, он римлянин.
– Грек, – говорит Гвенди. – Хотя стал римлянином.
Уинстон, кажется, злится, что его перебили.
– Какая разница? Этот Плутарх что-то писал о каком-то завоевателе Александре. И вроде как Александр сказал… я не помню дословно, но…
Гвенди снова перебивает. Ей нравится перебивать Уинстона, и, собственно, почему бы и нет? Он сам не только мешает ее заданию, но и грозится ее убить.
– «Когда Александр увидел широту своих владений, он разрыдался, ибо уже не осталось больше миров для завоевания».
Однако Уинстон не злится. Он улыбается так широко, что вся нижняя половина его лица почти исчезает, утонув в жировых складках, и у Гвенди снова мелькает мысль, что Гарет Уинстон сошел с ума. Перспектива заполучить себе целый мир, где можно править безраздельно и вечно, снесла ему крышу. Наверняка тут любой бы не выдержал.
– Да! Точно! И я был как тот Александр, сенатор Питерсон! У меня не осталось больше миров для завоевания! Я достиг своего предела! Что ждало меня в будущем? Только старость? Я бы старел и беспомощно наблюдал, как толстею все больше и больше, как лицо покрывается морщинами, как разрушается мое тело? И разум! – Его улыбка превращается в гаденькую усмешку. – Вы сами знаете, как оно происходит, да?
Гвенди не ведется на эту уловку.
– Чисто гипотетически предположим, что этот мир существует, Гарет. Даже если он существует, все равно вы его не получите. Если отдадите им пульт управления.
Улыбка Уинстона гаснет. Он недоверчиво щурится.
– В каком смысле?
– В самом прямом. Если вы отдадите им пульт, мир сразу рухнет. Если эта Башня настолько сильна, как вы говорите, тогда все миры рухнут. Включая и ваш удивительный мир со всеми алмазными рудниками и прочим.
Он издает презрительный смешок.
– Зачем бы им, этим людям… людям Бобби… рушить миры? Они сами погибнут вместе со всеми.
– Мне кажется, эти… люди Бобби, которые дергают за все ниточки – в том числе и за ваши, – никакие не люди, а властелины хаоса. – Секунду помедлив, Гвенди кричит не своим голосом: – Башня должна быть разрушена! Правь, Дискордия!
Уинстон отшатывается, словно Гвенди влепила ему пощечину.
– Ты совсем сумасшедшая?
Это был голос Фарриса, думает Гвенди. Не знаю, как он пробился и почему – возможно, Фаррис уже мертв, – но это был его голос. Потом ей вспоминается их последняя встреча, разговор на крыльце ее дома в Касл-Роке. Я помогу, если смогу, сказал он в тот вечер.
– Подумайте, что вы делаете, Уинстон. Бога ради, подумайте.
– Я уже все обдумал. И я сразу могу распознать, когда мне пытаются парить мозги. Давайте посмотрим на этот ваш легендарный пульт управления. Сидите на месте, сенатор. Даже не шевелитесь. Это первое предупреждение, а второго не будет.
Конечно, не будет, думает Гвенди. Единственная причина, по которой я еще жива: ему нужен пульт управления. Как только он им завладеет, направит на меня этот тюбик и…
– Ну вот, – говорит Уинстон. Он стоит перед шкафом, загораживая Гвенди путь к двери. – Новый код – четыре единицы. Легко запомнить. Даже если теряешь разум.
Он снимает «Лок-Мастер» с замка и набирает код на панели: бип-бип-бип-бип. Гвенди надеется, что устройство не сработало, что замок не откроется, но дверца сейфа распахивается, и Уинстон вынимает стальной чемоданчик с маркировкой «СОВЕРШЕННО СЕКРЕТНО».
– Мне даже не нужно еще раз заглядывать в вашу книжицу, чтобы вспомнить код, – говорит Уинстон. – Я разок посмотрел и запомнил. В отличие от вашей дырявой памяти моя в полном порядке. Многие мне говорили, что у меня феноменальная память.
– Вы осторожнее гладьте себя по спинке, – холодно произносит Гвенди, – а то еще вывихнете плечо.
Уинстон смеется. Теперь, заполучив чемоданчик, который Гвенди поклялась защищать ценой собственной жизни, он изрядно развеселился. Наверное, думает о своем алмазном руднике. Или о ménage à trois[11] с двумя молодыми красотками. Или о торжественном параде на главной улице одного из своих городов, где тысячи восторженных подданных скандируют его имя. Гвенди могла бы ему рассказать о черной кнопке – Раковой кнопке, которая предположительно означает конец всему, – но станет ли Уинстон слушать? Нет. Он – Александр Македонский, готовый завоевать новый мир.
– Один-пять-один-два-два-пять-три… вуаля! – Он открывает стальной чемоданчик. Его жадная улыбка мгновенно гаснет. – Что… что за хрень?
Он вынимает из чемоданчика белое перышко. Отпускает его, и оно парит в воздухе у него перед лицом. Уинстон раздраженно отмахивается. Оборачивается к Гвенди, демонстрируя ей открытый чемоданчик. Теперь, когда перышко вынуто, чемоданчик совершенно пуст.
– Сюрприз, мистер Уинстон, – говорит Гвенди и не может сдержаться от смеха, глядя на потрясенное лицо Уинстона, застывшего с отвисшей челюстью. Но его потрясение быстро сменяется яростной злостью. Гвенди ни разу не видела Гарета Уинстона таким злым. Сейчас у него на лице проявляется вся его сущность, и Гвенди сразу становится не смешно.
Это не человек, это волк, думает она.
Потом он улыбается, что еще хуже.
Он выпускает из рук чемоданчик, и тот парит в воздухе рядом с давним талисманом Гвенди, который она называет волшебным перышком. Уинстон бросается к Гвенди. Отшатнувшись, она безотчетно поднимает руки, защищая горло.
– Нет, я не буду вас душить, – говорит он, по-прежнему улыбаясь. – Может, я вас и убью… – Он демонстрирует Гвенди зеленый цилиндр. – Но уж точно не голыми руками. И это будет очень неприятно.
