– Вот видите, вы уже строите планы. С вашей деловой хваткой и блестящим умом вы станете очень успешным правителем. А когда пройдут годы, десятилетия… века!.. вы станете для своих подданных не просто владыкой, а богом.
– А тут есть женщины? – интересуется Уинстон, который с каждой минутой обретает уверенность и становится все больше похожим на себя прежнего. – Впрочем, с ними мне никогда не везло.
– Везение здесь ни при чем. Зачем вам везение, когда вы верховный правитель? Молодой, сильный, красивый.
Уинстон смеется.
– Уже не такой молодой и не такой сильный. А уж красавцем я никогда не был.
– При всем уважении позволю себе не согласиться, мистер Уинстон. – Бобби указывает себе за спину. – Смотрите сами.
Уинстон оборачивается и видит большое зеркало – в фигурной позолоченной раме, на резной дубовой подставке явно ручной работы, – стоящее прямо в высокой траве. Он глядит на свое отражение, и у него отвисает челюсть.
Из зеркала на него смотрит совсем другой Гарет Уинстон: такой же стройный и молодой, как в тот день, когда он уехал из дома в колледж.
– Здесь, в вашем мире, вы останетесь таким навсегда. А что касается красоты… Вы сами всегда считали себя уродом благодаря вашему отцу с его постоянными придирками и уничижительными замечаниями, но в свое время вы были – а в этом мире и остаетесь, как видите сами, – вполне привлекательным молодым человеком. Отец лишил вас самого главного, что необходимо каждому молодому мужчине: уверенности в себе. – Блондин улыбается. На этот раз у него очень ровные белоснежные зубы. – Но вашего отца больше нет с нами, верно?
– Да, его больше нет. – Уинстон смотрит по сторонам. – Это все настоящее?
– Да.
– Мне можно будет сюда возвращаться?
– Погостить – да. Но жить здесь постоянно и править… нет, пока мы не получим от вас то, что нам нужно. Пульт управления.
Уинстону вспоминается одно занятие в колледже и одна фраза с этого занятия. Тогда он ее не понимал, а теперь понимает.
– Если это все настоящее и если я сумею добыть эту вещь, то добуду. Даю слово.
Молодой человек – Бобби – берет Гарета за плечи и поворачивает спиной к зеркалу, лицом к себе. Бобби требуется безраздельное внимание.
– Гвендолин Питерсон было поручено избавиться от этого особого пульта раз и навсегда. В мире – во всех возможных мирах – есть лишь одно место, где такое возможно.
– Где? – спрашивает Уинстон.
Красавец блондин замирает на месте.
– Не хотите ли слетать в космос, мистер Уинстон?
41
– Только не говорите, что вы действительно верите в этот бред о владычестве над собственным миром для личного пользования, – говорит Гвенди. – Один из самых успешных в мире бизнесменов! И вы действительно верите в этот… я даже не знаю… гипноз.
Уинстон улыбается странной заговорщической улыбкой.
– А вы сами верите?
Да, она верит. Она верит в другие миры, потому что ей трудно поверить, что пульт управления мог появиться из нашего мира. Прежде чем Гвенди успевает ответить – сказать ложь, которая наверняка прозвучит не особенно убедительно, – раздается резкий писк.
– Ага! – говорит Гарет. – Теперь у замка новый код, и можно открывать сейф. Давайте-ка мы…
Он не успевает договорить. У обоих звякают телефоны. Двойной короткий звоночек, означающий, что пришло сообщение от кого-то из экипажа на станции, а не из нижнего предела. Оба достают телефоны. Гвенди – из нагрудного кармана комбинезона, Уинстон – из заднего кармана брюк. Гвенди думает с горькой иронией: Мы как собаки Павлова. На карту поставлена судьба мира, но как только звенит звонок, мы исходим слюной. Или, как в данном случае, читаем входящее сообщение.
Они получили одинаковые сообщения от Сэма Дринкуотера: Идете на завтрак?
– Напишите ему ответ, – говорит Уинстон. – Что у нас важный разговор… нет, важные переговоры… о будущем космической программы, так что пусть завтракают без нас.
Гвенди чуть было не посылает мистера миллиардера и бизнесмена Гарета Уинстона в одно интересное место… но все-таки не посылает.
С этим надо кончать, прямо сейчас.
Мысль звучит в голове голосом мистера Фарриса. То ли он дал ей подсказку, то ли Гвенди додумалась самостоятельно. Впрочем, без разницы. Так или иначе, это правда.
Она придвигается ближе к Уинстону (бр-р), чтобы он смог прочитать сообщение, которое она собирается отправить. Все, как он и велел, но с одним добавлением: Важные переговоры, не беспокоить до 11:00.
– Отлично. Сейчас я открою сейф. Прямо не терпится посмотреть, что же так нужно Бобби. Ты, дорогуша, сидишь на месте, как пай-девочка Гвенди. – Он демонстрирует зеленый тюбик. – Если, конечно, не хочешь узнать, каково умирать, когда все внутри тает и плавится.
Он хочет встать, но Гвенди хватает его за руку и усаживает обратно. В невесомости это легко.
– Помогите мне разобраться. Я хочу понять. Один гипнотический транс, и вы сразу на все согласились? Мне что-то не верится. Вы не такой глупый. На самом деле вы вовсе не глупый.
Уинстон наверняка понимает, что она пытается тянуть время, но ему льстит ее комплимент. Гвенди смотрит на него широко распахнутыми глазами, своим фирменным взглядом «расскажите мне все». Этот нехитрый прием обычно срабатывал на заседаниях комитетов сената (по крайней мере, с мужчинами) – и срабатывает сейчас.
– Я неоднократно бывал в Бытии, – говорит Уинстон. – Так я называю свой мир. Хорошо, правда?
– Очень, – говорит Гвенди, распахнув глаза еще шире.
– Он вполне настоящий. Бобби… он говорит, что я все равно не сумею произнести его настоящее имя… так вот, Бобби меня научил, как туда попадать. При желании я могу уйти прямо сейчас. Я не могу оставаться там долго, пока мне доступны лишь краткие гостевые визиты, но как только я отдам ему – и его начальству – этот ваш пульт, я уйду в Бытие навсегда. – Он улыбается глупой улыбкой, заставляющей Гвенди усомниться в его здравомыслии. – Это будет прекрасно.
– Галлюцинация, – говорит Гвенди. – Наверняка. Кажется, этот Бобби продал вам Бруклинский мост. – Она качает головой. – Мне все равно трудно поверить, что вы на это купились.
Уинстон снисходительно улыбается и, запустив руку во внутренний карман рубашки, вынимает кулон на серебряной цепочке. Огромный бриллиант в золотой оправе.
– Из моего рудника, – говорит он. – Есть и другие, у меня дома на Багамах. Некоторые даже крупнее. Этот на сорок карат. Я сдавал на оценку алмаз такого же размера, чтобы убедиться, что он настоящий, и понять, сколько он стоит. Швейцарского ювелира-оценщика чуть не хватил удар. Он предложил мне за камень сто девяносто тысяч долларов, то есть реально он стоит в два-три раза больше. – Он убирает кулон в карман. – Бытие очень даже реально, и там я молод и полон сил. Женщины… – Он облизывает пухлые губы.
