она христианка. Ее крестили и приняли в пятидесятническую церковь.
Штеффи обернулась и искоса посмотрела на темноволосую девочку, которая равнодушно разглядывала свои ногти.
– Никого нет? – повторила фрекен Фредриксон. Штеффи показалось, что учительница смотрит на нее. Штеффи слегка покачала головой.
– А если я атеистка, – спросила Май Карлсон, – тогда могут освободить?
– В твоем возрасте, – сказала фрекен Фредриксон, – еще не знают, что такое атеизм. И в дальнейшем прошу избавить меня от подобных глупостей.
Последним в этот день был сдвоенный урок иностранного языка. Семь часов в неделю они должны заниматься немецким, и многие девочки в классе стонали, не приступив еще к учебе:
– Немецкие глаголы! И предлоги, управляющие винительным и дательным падежами! – Они слышали об этом от старших сестер, братьев и подруг.
Штеффи не о чем было беспокоиться. Ведь немецкий – ее родной язык.
Учительницу по немецкому языку звали фрекен Крантц. С буквой «ц». «Ведьма», – прошептал кто-то из девочек в коридоре, но остальные тут же зашикали на нее.
Белая блузка фрекен Крантц была безукоризненно чиста, накрахмалена и высоко застегнута на шее. Каблуки жестко стучали по полу, когда она ходила по классу взад-вперед.
– Грамматика – это основа, – объясняла она. – Тот, кто не овладеет грамматикой, не сможет научиться немецкому языку. Поэтому тот, кто не хочет усердно работать, никогда не выучит немецкий. На моих уроках работают усердно. Через семестр, подними я вас среди ночи, вы должны не задумываясь перечислить мне предлоги, управляющие винительным и дательным падежами. Тот, кто не сможет, не будет аттестован. Поняли?
Штеффи стало интересно, в самом ли деле фрекен Крантц приходит домой к своим ученицам по ночам, но решила, что это образное выражение. Сама Штеффи не была твердо уверена, что знает, что такое винительный и дательный падежи, но время покажет, да и к тому же оказалось, остальные тоже не знали, о чем говорила фрекен Крантц.
Фрекен Крантц провела перекличку: каждый должен был сказать: «Ich heisse», то есть «меня зовут», и назвать свое имя.
– Ich heisse Алиса Мартин, – сказала темноволосая девочка.
– Ich heisse Май Карлсон.
Это прозвучало скорее с гётеборгским акцентом, чем с немецким.
– Ich heisse Стефания Штайнер.
Фрекен Крантц вздрогнула.
– Что это за произношение? Откуда ты приехала?
– Из Вены, – прошептала по-немецки Штеффи.
– Беженка?
– Да.
– Мы не говорим в школе на венском диалекте, – сказала фрекен Крантц. – Мы говорим на чистом немецком, как в столице государства, Берлине. И будьте так добры, фрейлейн Штайнер, учите его.
Щеки Штеффи горели. Такого она не ожидала. Похоже, что немецкий станет для нее самым сложным предметом, вместо того чтобы быть самым легким.
– Какой кошмар, – сочувственно прошептала ей в ухо Май Карлсон. – Не обращай на нее внимания.
После обеда Штеффи со Свеном отправились выгуливать Путте в парк напротив дома. Штеффи рассказала о своих учителях, а Свен – о своих. Свену понравился только один, преподаватель родного языка, одобрявший его желание писать. Все остальные, если верить Свену, – старые чудаки, и некоторые симпатизировали нацизму.
– Таким не следует быть учителями, – сказал Свен. – Хотя у нас можно быть даже коричневым, но только не красным.
– Красным?
– Да, коммунистом.
– Ты коммунист?
– Нет, – сказал Свен. – Конечно же нет. Но во многом они правы. Общество должно стать справедливее. От всего старого и прогнившего нужно избавиться. Передача богатств по наследству. Военщина. Чиновники, которые помогают только своим.
Штеффи задумалась. Это звучало верно, но все же…
– Однако нацисты, – сказала она, – они тоже против старого, против богатых и за народ, как они говорят.
– Они лгут, – ответил Свен. – Крупные предприятия в Германии платят нацистам. Военная промышленность. И поэтому они обвиняют евреев в безработице и бедности.
Свен провел руками по волосам, взъерошив их. Его каштановая челка была уже не такая длинная, как после похода в горы. Фру Сёдерберг быстро отправила Свена к парикмахеру.
– Как долго это продлится? – спросила Штеффи.
– Что?
– Война.
Свен вздохнул:
– Не знаю. Сейчас дела идут неважно.
Действительно, кроме Дании и Норвегии были оккупированы также Франция, Бельгия и Голландия. Италия принимала участие в войне на стороне Германии. Последние дни немцы стали бомбить с воздуха Лондон. По радио рассказывали о многих погибших и раненых и еще о тех, кто стал бездомным после бомбардировок.
– А вдруг они победят?
– Немцы?
Штеффи кивнула.
– Никогда, – сказал Свен. – Они никогда не победят. Ты понимаешь?
Штеффи очень хотелось верить ему.
Глава 7
Школа для мальчиков, где Свен учился в последнем классе, словно крепость, стояла на вершине холма; тяжеловесная, темно-красная, с маленькими башенками по углам и рядами бойниц прямо под крышей. В учебнике по истории Штеффи был рисунок средневекового замка почти с такими же башнями и бойницами. Оттуда при приближении врага пускали стрелы. Когда девочки пели псалом «Наш Господь – наша истинная крепость» на утренних собраниях, Штеффи всегда вспоминала школу для мальчиков.
Но от темного замка мальчиков до солнечно-желтой школы девочек рукой подать. Можно было срезать путь через переулки мимо красивых вилл за прудом Белых Лилий и через парк по дорожкам, посыпанным гравием. А там можно постоять за низкой кованой оградой вокруг школы для девочек и подождать, пока они выйдут. Так делали многие. Но Гарриетт и Лилиан были единственными в классе, кого ждали. После занятий, а иногда во время перерыва на завтрак они стояли там в «мужском обществе», с двумя угреватыми пятнадцатилетними мальчишками из соседней школы.
Гарриетт и Лилиан были королевами класса. Но они правили не так, как это делала Сильвия на острове в классе Штеффи, не злобой, не угрозами и не насилием.
Гарриетт и Лилиан были всегда радостными и со всеми дружелюбными. Девочки, словно кусочек сахара, тянули их каждая к себе. Всем хотелось быть с Гарриетт и Лилиан и греться в их лучах. Или почти всем. Кроме зубрил и тех, кто все еще прыгал через скакалку на школьном дворе. Кроме темноволосой Алисы, которая высокомерно держалась в стороне ото всех в классе. И кроме Май Карлсон.
– Мартышки! – презрительно фыркала она. – Думают лишь о том, как выглядят.
Иногда Штеффи стояла с краю компании, собиравшейся вокруг Гарриетт и Лилиан в коридоре у класса. Вообще-то ей не хотелось находиться там. Но Штеффи не могла удержаться от того, чтобы не послушать, как шепотом рассказывали истории о тайных посланиях, обещаниях, непонимании и примирениях.
– Любовь – это чудо, – говорила Гарриетт.
Можно подумать, она что-то знала о любви! Она заставляла своего поклонника стоять и ждать, притворялась, что забыла, когда
