в дом, да?
Нурия Солис отвечает будто робот, не глядя на нее.
– Я посмотрела чеки за платные дороги. Пепе ездит по этому маршруту почти каждый день уже несколько лет, – говорит она без всякого выражения.
Эва прибавляет газу. Ее грызет совесть: следовало бы сразу позвонить Лосано.
– Надо бы позвонить в полицию, – предлагает она вслух, но Нурия не обращает внимания.
– Знаешь, почему я не могу вести сама? – спрашивает она невпопад. – Он сказал, что из-за таблеток это опасно, поэтому нет смысла продлевать права. Не хотел, чтобы я сюда приезжала, – бросает она, и подавленный гнев звучит в ее голосе. – «Там на тебя навалятся воспоминания», – так он сказал мне в то первое лето. «Лучше всего было бы продать дом», – говорил он, а сам отлично знал, что в жизни с ним не расстанется.
Эва молчит и слушает, пусть Нурия выговорится, ей это нужно. Когда ты молчишь столько лет, а потом вдруг начинаешь говорить, ты как бутылка газировки, которую кто-то хорошенько встряхнул и она яростно шипит и пенится.
– Это он заставил меня принимать таблетки, ну естественно. Отвел меня к психиатру и в подробностях расписал мое состояние: убедил его, что я в глубокой депрессии и склонна к паранойе. Он не оставил работы психиатру, принес ему все готовенькое. – Нурия набирает воздуха в легкие и выдыхает – медленно, глубоко. Ей больно. – А я-то верила ему. Все это время я ему верила, ни в чем не сомневалась. Была ему благодарна за то, что он взял на себя дом и покупки, и с собакой разобрался, и с моим здоровьем… и с Барбарой.
Эва замечает, что, произнося имя Барбары, Нурия повышает голос – хочет произнести его погромче, хочет убедиться, что Барбара жива.
– Знаешь, в чем разница между болезнью и зависимостью? – спрашивает Нурия уже другим тоном. – Человек может избавиться от зависимости в любой момент, а вот от болезни – нет. С зависимостью все просто: раз – и нету. Я так бросила курить. Приняла решение – и все, я больше не курю. И тут же все прояснилось, и оказалось, я делала что-то не потому, что так хотела, а из-за этой зависимости. – Нурия прерывается, чтобы дать Эве указания. – Здесь направо, отлично, а теперь прямо.
Эва смотрит, как Нурия вытягивает ноги и выгибает спину, как кошка, готовящаяся к прыжку.
Они уже возле дома. На улице холодно, но Нурия опускает стекло, и ветер треплет ей волосы. Некоторое время она сидит молча, потом продолжает:
– Прозрение наступает мгновенно. – Она говорит медленно, словно сама с собой. – В объяснениях нет нужды. Ты вдруг видишь все, что было скрыто, все, что было неясным, неопределенным. Как на старой пленке: только что ничего не было, а потом вдруг проступает изображение. Оно и раньше там было, оно там было всегда, но человеческий глаз не способен различить его. И вдруг в одно мгновение все становится ясно, ты вдруг видишь картинку и узнаёшь ее.
Эва кивает, не сводя глаз с лобового стекла, не отвлекаясь от дороги. Она понимает, чтó переживает Нурия. Эва и сама только сейчас поняла, что за темные секреты того лета Барбара от нее скрывала, и ей жутко от этого открытия. Эва восхищалась Пепе, считала его серьезным человеком, уважала его. Если бы Барбара рассказала ей обо всем, она бы не поверила. Заняла бы сторону ее отца, посчитала бы подругу лгуньей. Пепе Молина хорошенько подготовил почву. «Бедная Барбара, – говорил он Эве. – У нее что-то не то с головой. Все время что-то придумывает, я за нее переживаю». Он предвидел, что Барбара захочет открыться подруге, – и тут Эва понимает, что именно поэтому Барбара с ней порвала. Сколько же девушек, думает она, обречено молчать, как молчала Барбара.
Нурия Солис поднимает руку.
– Стой, тормози.
Эва тормозит. Они пока что не у цели: остановились метрах в двухстах от дома на дороге, обсаженной с обеих сторон дубами.
– Лучше припарковаться подальше, чтобы он нас не услышал.
Нурия Солис выходит из машины.
– Можешь ехать назад, – командует она.
– Я вас одну не отпущу.
Нурия Солис решительно направляется к дому, не дожидаясь ответа. Эва закрывает дверь, выключает фары и бежит вслед за ней.
– Погодите! Подождите меня!
Нурия указывает на железную решетку ограды: на ней дракон обвивает тело девушки. Предзнаменование будущего несчастья.
– Его выковал мой прадед, он был кузнец, – с гордостью говорит Нурия и аккуратно, чтобы не скрипела, толкает калитку. Теперь она двигается очень осторожно. На земле, прилегающей к дому, в свете убывающей луны вырисовывается контур «Пассата». «До этого момента все это были лишь подозрения, но теперь они превратились в уверенность», – думает Эва. Она потрясена не меньше Нурии.
Он там, в доме, и Барбара вместе с ним. От этой мысли у Эвы подгибаются колени. Нурия с трудом подходит к машине и бессильно прислоняется к ней. Эва берет ее за руку, совершенно ледяную. Обе они в смятении. И там, прислонившись к машине, глядя в звездное небо, Нурия шепчет:
– Я так долго отказывалась слушать свою интуицию. А раньше я ее слушала. Я знала, что счастье – это следовать за своими мечтами. Я мечтала стать врачом, путешествовать и еще чтобы моя дочь была свободна, независима, чтобы гордилась тем, что она женщина. – Нурия вздыхает. – Я прожила достаточно, чтобы понять: моя интуиция меня не обманывает. – Она внезапно выпрямляется, проводит рукой по глазам, закусывает губу. – Хоть он и уничтожил ее, – добавляет она, а потом открывает сумку, вытаскивает ключи и поворачивается к Эве.
– Уезжай, – приказывает она.
Эва колеблется, но в конце концов повинуется: Нурия не потерпит возражений и ни перед чем не остановится. Эве остается только призвать помощь.
Нурия Солис не двигается, ждет, и наконец Эва разворачивается и направляется к своей машине. Оттуда Эве видно, как Нурия медленно подходит к дому, аккуратно и бестрепетно вставляет ключ в замочную скважину. В конце концов, это ведь ее дом. Она унаследовала его от родителей, здесь она в детстве проводила каждое лето, она знает этот дом как свои пять пальцев, но не хотела больше сюда приезжать: все в этом доме напоминает ей о Барбаре.
Эва достает телефон и набирает номер Сальвадора Лосано.
25. Сальвадор Лосано
Сальвадор Лосано плюнул на навигатор и перестал ему повиноваться, как только понял, что тот пытается вернуть его обратно на шоссе. Может, спутник просто не может найти дом. Вот же чертова машина, думает он.
– Заткнись уже! – шикает он на механический голос; голос
