этого.
Прежде чем мы начнем наш эксперимент, сложите руки вместе и перед Богом произнесите торжественную клятву. Закройте глаза, сложите руки вместе, думайте о Боге как о вашем свидетеле и повторите эту клятву три раза: «В присутствии Бога я клянусь, что полностью выложусь в медитации».
3
Форма воды
Для такого человека, как вы,
который желает прожить
сто лет,
будучи вовлеченным в свою
деятельность в мире и
верящего: "Я — деятель",
нет никакого другого пути, кроме
этого — жить не запятнанным своими деяниями.
Есть только один путь, на котором вы можете остаться незатронутым: делать то, что вы должны делать в этом мире. Этот путь, о котором говорит Ишавасья, таков: живите, покоряясь Ему, отдавайте все, оставляйте все у Его ног. Предоставьте все Ему. Отбросив понятие себя самого как деятеля, вы можете жить вашей жизнью и оставаться незатронутым выполнением ваших мирских обязанностей. Это единственный путь, другого нет.
В этой связи будет полезно понять два или три пункта. Первое: жить в этом мире, не будучи затронутым кармой — вашими деяниями, — это великая алхимия и вопрос огромной ценности и мудрости. Это почти как представить себе человека, выходящего из угольного подвала без какого-либо следа угольной пыли на нем. Более того, это не вопрос пребывания в угольном подвале на протяжении одного-трех часов. Если мы рассматриваем продолжительность нашей жизни, мы говорим о столетнем периоде. А если мы рассматриваем многие жизни в прошлом, наше путешествие проходило через многие тысячелетия. Итак, это будет вопросом великой мудрости или же исключительной удачи, если человек, живущий в таком угольном подвале и на протяжении ста лет выполняющий свои повседневные дела: просыпаясь, засыпая, садясь, вставая и так далее — все же может оставаться незатронутым угольной пылью. Вполне очевидно и естественно, что он будет измазан сажей. Вполне возможно представить себе, что этот человек не только вступит в контакт с угольной пылью в подвале, но может фактически превратиться в угольную пыль. Вероятно, он будет выглядеть как воплощение угольной пыли. Трудно поверить, что, живя в таком подвале сотню лет, человек не станет самой угольной пылью.
Как можем мы пройти через нечто, не касаясь его? Мы не успеем пройти через это, как соединимся с ним. Когда мы гневаемся, мы становимся поглощенными нашим гневом. Когда мы любим кого-то, мы объединяемся с ним или с ней. Всякий раз, когда мы деремся, или убегаем, или наслаждаемся чем-то, мы поглощены нашей деятельностью. Даже когда мы совершаем наше отречение, мы сливаемся с ним. А если мы соединены с нашим отречением, мы мараем наши руки сажей. Мы запятнаны. Гордость обладания таким большим богатством возникает в уме человека, когда он наслаждается его плодами. Подобным же образом отречение привносит в его ум гордость тем, что он отрекся от столь многого. Эта гордыня — угольная пыль для нас. Это тщеславие — сама сажа.
Как бы человек ни проводил свою столетнюю жизнь, ему придется делать нечто, и, если это будет делаться с гордыней, это очернит его. Но эта сутра Ишавасья говорит нам, что есть путь, который дает человеку возможность не потерять чистоту свою и на котором он не затрагивается своими деяниями, несмотря на пребывание в угольном подвале. Это кажется невозможным, но это не невозможно, если мы правильно понимаем смысл этой сутры. Человек может делать, что угодно, говорит она, но, пока он является деятелем, он будет запятнанным. Имеется лишь одна альтернатива: полностью прекратить быть деятелем.
Избежать действий нельзя. Когда мы живем, действия определенно будут. Было бы ошибкой говорить: «Прекратите действия, чтобы не было возможности быть запятнанными ими». Действия будут до самой смерти. Дышать — это действие. Не только владелец лавки вовлечен в деятельность. Человек, который оставляет свой дом и бежит в джунгли, тоже действует. Их действия могут отличаться, но это не значит, что в одном случае это — деяние, а в другом — недеяние; и то, и другое суть деяния, поэтому нет никакого смысла верить, что мы можем защитить себя от угольной пыли, когда оставить все это есть такое же действие, как и жить со всем этим. Отказываясь от действий, человек убегает, но тогда побег становится его действием. Действия крепко связывают нас.
Есть только один выход из этого затруднительного положения, и этот выход — найти свободу от бытия деятелем, хотя мы не можем освободиться от действий. Но как мы можем освободиться от бытия деятелем, когда деятельность продолжается? Разве я не стану деятелем, когда буду совершать действия? Ишавасья говорит нам, что даже делая, мы можем быть свободным и от бытия деятелем. Обычно нам кажется, что, возможно, мы можем быть свободными от становления деятелями, если мы откажемся от действий. «Я не будут ничего делать, поэтому я не стану деятелем». Но Ишавасья говорит нам вполне определенно, что это невозможно. Наоборот, возможно вот что: вы продолжаете делать нечто, но вы остаетесь отдельным от становления деятелем.
Не будьте деятелями. Как это возможно? Мы немного знакомы с таким действием. Играть на сцене — значит переживать возможность действия, не будучи деятелем. Рама громко рыдает в лесу, когда исчезла Сита. Он бегает от дерева к дереву, цепляется за стволы и плачет, обращаясь к деревьям: «Где Сита?» Актер, возможно, стенает более ревностно, чем сам Рама, а также, быть может, более искусно и мастерски, ведь у Рамы не было возможности для репетиции. У этого актера было много практики. Он совершает те же самые действия, которые совершал Рамак, но за ним нет деятеля, есть только актер.
Запомните, действия могут быть двух видов: одно, в котором есть деятель, и другое, в котором есть актер. Если актер заменяет деятеля, действие будет продолжаться на поверхности, но внутри будет полная трансформация. Игра не привязывает вас к действию, она не затрагивает вас. Она остается полностью снаружи, она не входит внутрь, она вибрирует на поверхности и затем исчезает. Как бы ни рыдал и ни убивался актер, играющий роль Рамы, эти слезы не приходят из его внутренней сущности. Обычно ему приходится прикладывать к глазам угольную пыль, чтобы вызвать появление слез. А если он не пользуется угольной пылью, то это потому, что научился проливать слезы благодаря практике. Они не приходят из глубины, а появляются на поверхности. Он кричит, он поднимает ужасный шум, но это идет
