и даже дал интервью газете «Речь», в котором охарактеризовал политическую программу будущего правительства. Однако все же в столичном обществе существовала уверенность, что премьер-министром будет назначен В. Н. Коковцов. Показательно, что в Петербурге на Большой Морской в магазинах эстампов стали продаваться портреты Коковцова с подписью «новый председатель Совета министров».
Однако далеко не все соглашались с таким поворотом событий. 9 марта император под давлением матери Марии Федоровны, великих князей Александра Михайловича, Сергея Михайловича, принца Петра Ольденбургского отклонил отставку премьера. Столыпин поставил условия. Во-первых, законопроект о введении земства в Западном крае должен был быть утвержден в порядке чрезвычайно-указного права. Во-вторых, лидеры Группы правых, П. Н. Дурново и В. Ф. Трепов, должны были быть отправлены в принудительный долгосрочный отпуск, а 1 января 1912 года их следовало исключить из числа назначенных к присутствию в Государственном совете. И наконец, Столыпин должен был получить право в начале следующего года заменить 30 членов Государственного совета по назначению лицами по своему выбору. По словам С. И. Шидловского, Столыпин также попросил императора «для памяти написать условия», то есть фактически дать письменную гарантию выполнения своих обещаний.
11 марта император принял требования Столыпина и отправил в «отпуск» Дурново и Трепова. 12 марта был опубликован Высочайший указ о перерыве сессии Думы и Государственного совета до 15 марта 1911 года. 12 марта делегация октябристов (Ю. Н. Глебов, П. В. Каменский, М. В. Родзянко) добилась приема у Столыпина. Премьер им вполне определенно сказал:
Я, господа, убежденный конституционалист и искренне желаю проведения необходимых реформ. Но в жизни государства бывают такие моменты, когда приходится прибегать к особо экстренным мерам даже с уступкой собственным убеждениям и с противоречием известным формам жизни. В данное время я вижу такой момент и потому нахожу необходимым поступиться на время такой формой. Это тем более важно именно потому, что связано, кроме инцидента с земством, также и с общим реакционным направлением Государственного совета, который в том направлении дошел до того, что решил отменить все реформы, принятые Государственной думой, и, войдя в этот тупик, хоронит все работы нашей палаты.
Столыпин не убедил депутатов. Они настаивали на необходимости следовать не только букве, но и духу законов.
14 марта законопроект о введении земства в Западном крае был утвержден в порядке чрезвычайно-указного права в соответствии с 87‐й статьей Основных государственных законов. События развивались быстро, для кого-то – неожиданно. 15 марта председатель Думы Гучков в знак протеста против этого решения подал в отставку. Среди октябристов ходили слухи, что Столыпин прибегнул к столь решительной мере по инициативе лидера русской национальной фракции П. Н. Балашева, который отстаивал интересы националистов – выходцев из западных губерний. По сведениям, имевшимся в «Союзе 17 октября», они были заинтересованы в учреждении земств, потому что в противном случае опасались утратить инициативу на местах и не пройти в следующую Думу. «Без земства же они в нее (в Думу – К. С.) не попадут. Все это и указывает, „где зарыта собака“».
20 марта на встрече с избирателями С. И. Шидловский так комментировал реакцию однопартийцев на действия кабинета министров:
Нас хотели вызвать на совершение беззакония, но мы на это не пошли. Разве мы могли в нашей конституционной борьбе с Государственным советом прибегать к тем средствам, которыми, к сожалению, воспользовалось правительство и провело благодаря им закон о западном земстве? Разве народные представители, так недавно призванные к законодательной деятельности, могли попрать закон? Нет, господа, на это октябристы никогда не пойдут. Мы иначе смотрим на дело. Если мы видим, как попирают на наших глазах закон, то наша святая обязанность, наш долг перед народом вступить в борьбу с этим лицом.
Как уже отмечалось выше, законопроект о введении земства в Западном крае был подготовлен с подачи октябристов. В свое время они проголосовали за. Но они держались за складывавшийся политический порядок, к которому успели привыкнуть. На фракционном заседании депутаты не стеснялись в выражениях. Выступал Н. А. Хомяков, который обычно предпочитал молчать.
Какое же тут благо?! Это просто хотят обойти Думу?! Сегодня распустили на пару дней и провели вопрос о земстве, завтра распустят на один день и проведут другой закон, а там распустят до 15 мая и создадут новые законы о созыве самой Думы по примеру закона 3 июня 1907 г. Издадут законы по отношению к Морскому ведомству, заставят нас строить броненосцы и т. д. Нет, это благо не страны, а самого Столыпина. Тут явная ложь, обман. Он не пощадил даже священного имени монарха, убедив его подписать указ, роняющий престиж этого имени в глазах всего света.
Жесткую позицию занял А. И. Гучков, который требовал от коллег принципиальности. Нельзя уступать правительству. В противном случае роль депутатов в скором времени будет сведена к нулю. Барон А. Ф. Мейендорф полагал поступок Столыпина оскорбительным. По словам М. Я. Капустина, случившееся – это уже «не политика, а политиканство».
Присутствовал на заседании инженер О. А. Струве:
Это не возможно, это не только обман и ложь, а прямо плевок нам всем. Я объясняю это только наказанием Божьим самому Столыпину за его грехи. У нас есть пословица: «Захочет Бог наказать, отнимает разум». Вот это и можно применить к Столыпину, у которого теперь отнят разум.
И. В. Годнев разводил руками: его коллеги по фракции, октябристы, только сейчас начали возмущаться теми беззакониями, которые происходили в стране, и источником которых было само правительство. Раньше почему-то этого не замечали. Вопрос был риторическим, а ответ на него очевидным. Октябристы игнорировали правительственные безобразия до той поры, покуда к своей выгоде сотрудничали с кабинетом Столыпина. С началом же открытого противостояния с правительством ситуация в корне изменилась.
27 марта депутат-октябрист И. С. Клюжев пошел на заседание общества «Русское зерно». Там он встретился с женой А. А. Столыпина, брата премьера. Она была удручена тем положением, в котором оказался ее шурин:
Да, немало ему приходится переносить, и знаете, трагизм его положения заключается в том, что он не может сказать ни в Думе, ни в Совете истинной причины того поступка, за который на него все так обрушились.
Это был явный намек на шаткое положение премьера в «высших сферах». Рассчитывая свой маршрут, он имел в виду многие «подводные камни». И думские настроения его явно волновали в меньшей степени, чем придворные «влияния и течения».
15 марта Дума, а 24 марта Государственный совет предъявили запрос П.
