«была». – Не забывай, что Кампиона уже нет.
– Но все же поняли, о чём я. Какая разница? – возразила Келли.
– В любом случае, вторая история – вымысел, потому как первая уже в зубах навязла, – сухо прокомментировала Мэгги.
– Я всё равно должна её рассказать, иначе можно просто напиться без всякой игры!
– Рассказывай уже, – сказал я, разливая эль из жбанчика.
– Итак, вторая история. – Келли забарабанила тонкими пальцами по коленкам. – Дочь почтальона влюблена в сына Рэя Кампиона!
– Чушь, – бросила Мэгги и схватила стаканчик. – Сейчас ты осушишь этот стакан до капли, маленькая лгунья!
Барышни засмеялись, сцепившись в шуточной схватке.
– Что-то вы заврались. Где же здесь неправда, если обе истории – правдивые?
– Они не умеют играть, – сказал Адам.
– Что ты сказал? Сейчас ты у меня получишь! – дочь рыбака накинулась на Адама.
Я рад, что она это сделала. Пока полиция искала владельца гарпуна и платка с инициалом, Адам развлекал нас загадкой апельсиновой корки. А я хотел, чтобы мой хмурной приятель переключился с абсурдных мыслей на более простые вещи, и Мэгги, к слову, всегда была проста как правда. И доступна. Уверен, в обозримом будущем её грубые заигрывания обязательно приведут к ней под венец какого-нибудь бедолагу. А пока что она неуклюже дёргалась, сидя верхом на Адаме, которого такие барахтанья на ковре скорее застают врасплох. Его руки не знали, куда деться. Мэгги, пьяная, подставляла то грудь, то открывшиеся плечи. Я рассмеялся, подумав, как в эту самую секунду Адам мысленно сравнивал навалившееся на него женское тело с описанием оного в учебниках по биологии.
Пускай я не знаю разницы между сеном и соломой, зато девушки – та сфера, в которой я играю роль Холмса, а тупицей Ватсоном выступает мой бедный друг-ботаник.
Пододвинувшись к Келли, я будто невзначай приобнял её и стал втолковывать:
– Джуди любит Стэнли – это факт. А Летисия всегда была неравнодушна к моему деду и Кампиону, но вряд ли была влюблённой. Значит, путём исключения, первая история – ложь.
– Какой ты глупенький, господи! – залепетала Келли сквозь смех. – Вы, мужчины, ничего в чувствах не смыслите.
– Ты сейчас доиграешься! – Я взял стаканчик, с силой прижал к себе девушку и стал поить её элем, разжимая краем посудины сжатые губки. Она сопротивлялась, её медовые локоны разлетались в стороны, будто ветви кудрявой ветлы, и переливались оттенками в свете от парафиновой свечки.
Эль расплескался по ковру. Наша с Келли «борющаяся» пара шумно перекатывалась по ковру и в конечном счёте навалилась на целующихся Мэгги и Адама. Образовалась куча мала. Мэгги это не понравилось, она выползла из нашей свалки, как уж из потревоженной охапки хвороста. Мы с Келли продолжали смеяться. Адам кротко улыбнулся. Его спасли.
Мэгги закурила.
– Итак, мы выяснили, что все девчонки – лгуньи, – довольно сказал я.
– Не смешно! – Келли надула губки. – Мы не виноваты, что знаем больше вашего.
– Я расскажу, – взяла слово Мэгги. – А чего у вас физиономии вытянулись? Да, наша таинственная Мессалина… Ой, простите. Наша добрая Летисия всегда любила Кампиона, проходу не давала. Готовила, стирала, только бы рядом быть.
– Не забывай, мы живём в том же доме, – попытался я остановить фантазию Мэгги.
– Ну, вам-то откуда знать о таких вещах, – вступила Келли. – Вы же только недавно приехали. А что тут до вас творилось…
Я покачал головой:
– Летисия, стало быть, любила Кампиона?
Барышни, поуспокоившись, кивнули разом.
– Значит, Джуди на самом деле не любит Стэнли? – захлопнул я ловушку.
– Кто тебе такое сказал, глупенький?
– Ты, Келли! Ты и сказала!
– Они уже пьяные, – заключил Адам. – Не помнят, что говорили.
– Я бы тебя хорошенько огрела за такие слова, – замахнулась Мэгги. – Но вы и в самом деле глупые или не отличаете одно от другого? Я готова в суде свидетельствовать, что Келли сказала: дочь почтальона влюблена в сына Кампиона. Не в Стэнли, а в Джозефа – вот что Келли имела в виду. Речь не о Стэнли.
Челюсти наши отвисли, мы быстро сообразили, что опростоволосились.
– Потому-то ложь – вторая история. – Келли легонько треснула меня ладошкой по лбу.
Я налил себе и Адаму, однако мой товарищ отказался, заявив, что пить должен тот, кто рассказывал. Раз Келли не проиграла, я посчитал, что порция справедливо доставалась мне. Тем более что в жбанчике плескалось уже на донышке.
– Хотя в том, что ты сказала, была и толика правды, – задумчиво проговорила Мэгги. – Про Джозефа.
– Не понимаю, – нахмурилась Келли.
– Помнишь, это ведь ты тогда говорила, что…
Келли прижала ладошку ко рту.
– Но это же наоборот получается, да? То есть я не нарушала правил.
– О чём вы? – поинтересовался я.
– Теперь уже про это говорить поздно, но при жизни Джозеф был влюблён в Джуди.
– Да ты что! – Адам аж подскочил от удивления. – Ну-ка, давай дальше!
– Бедняжка Джозеф, – сказала Келли. – Это так тяжело – любить и не получать ничего взамен.
– Вы это серьёзно?
– Это не было таким уж секретом, хотя, уверена, Джозеф ни с кем не говорил об этом. Думаю, он не хотел, чтобы о его чувствах узнали.
– Но ты всё знала?
– Такова моя натура, – потешно заважничала Келли, – всё знать.
– Не сомневаюсь, – бросил я.
– Для меня Джозеф был как открытая книга, – продолжила Келли. – Думаю, из-за безответной любви он и пристрастился к наркотикам. Да, Мэдж?
Мэгги кивнула.
– Жаль, что Джуди выбрала Стэнли, – заключила печально Келли. – Джозеф был куда симпатичнее и порядочнее своего брата.
Я отключился на несколько минут, не слыша, о чём говорили другие, и некоторое время просто таращился на камин, и тёплое марево, похоже, так размягчило мозги, что я туго вникал в происходящее.
Откуда-то из глубин памяти всплыли воспоминания, как в детстве мы с Адамом лежали перед пылающим камельком и с азартом крутили ручки настольного футбола. Он был без ножек, с треснутым выцветшим полем – мы нашли брошенную игру в какой-то подворотне. Помню, у одного игрока – мы окрестили его Крошечный синий дьявол[58], потому что он был в синей футболке и белых трусах, – была оторвана голова, но играл он, надо сказать, превосходно, и, как и Алан Мортон, умел балансировать и быстро двигаться. Нас тогда ничего другое не интересовало, только футбол. Девчонки нам были совершенно не нужны.
Келли стала повизгивать, рассказывая что-то весёлое, и я вернулся к реальности. И первой мыслью в этой реальности была такая: с лёгким сердцем я принёс бы в жертву свою любовь к Джуди, выбери она Джозефа. Я, конечно, страдал бы, но Джозеф был бы жив.
Реальность выходила жестокой.
– Теперь я, – объявила
