у них. Я раздавлен, Глеб. Я боюсь за семью. Если не выполню их условия, погибнет семья. Пригрозили, чтобы в полицию не шел. Поэтому я отыскал вас. Мне не к кому больше обратиться.
Было ясно, кто-то хочет уничтожить охранника Фокина, как обычно уничтожают свидетелей. Гержавин попытался обрисовать внешность вожака. Но, видимо, как только в сознании всплывало его лицо, врача начинала бить бешеная дрожь и фразы становились неоконченными, будто вырванными из контекста, из которых трудно было собрать целостную картину. Полученный стресс был настолько велик, что Гержавин по несколько раз возвращался к одним и тем же деталям, всякий раз добавляя совершенно разные подробности. И, тем не менее, в голове у Глеба что-то сложилось. Насколько это соответствовало реальности, можно было только предполагать. Сергей Сергеевич умолк, словно выдохся, уставился в одну точку на сером пиджаке водителя, как будто хотел рассмотреть, как сплетаются нити в ткани, после чего вскинулся и, словно извиняясь, что сказал не все, прошептал:
— А еще, а еще голос такой отрывистый. Слова говорит, как будто хлещет ими. И сильный табачный запах от него, точно пропитан дымом, — и вздохнул. — Хотя от всех курящих людей несет табаком.
Попытка Глеба воспроизвести в памяти человека с похожими данными ни к чему не привела. Среди его прежних и нынешних контактов никого подобного не было. Но главное, что пришлось ему отметить, сомнения в отношении Фокина отпали, в этих обстоятельствах он вне подозрений. Не станет же он ставить охрану в больнице, а потом искать пути, чтобы убрать своего человека. Абсурд. Недавние колебания по поводу него — бред. А Суприн? Стоп! Так можно далеко зайти. Не надо спешить делать выводы. Черт побери, как узок мир и как все в нем возвращается на круги своя. Совершенно неожиданно проблема Гержавина столкнулась с его проблемой. Охранник Фокина оказался в центре непонятного клубка. Если предположить, что Ольга и семья врача в одних и тех же руках, то клубок запутывается все сильнее, а круг поиска, между тем, значительно сужается.
— Все очень серьезно, — сказал он Гержавину. Не видел смысла успокаивать врача. Ведь тот и сам прекрасно понимал, что слова сейчас, какие бы они не были и как бы они не убаюкивали, ничего ровным счетом не стоят. Нужны действия. А их необходимо тщательно продумать, чтобы никому не навредить. Глеб повторил. — Серьезно. Но я постараюсь вам помочь! — Он не сказал врачу о похищении Ольги, о том, что сам теперь находился в таком же положении, но каким-то третьим чутьем связывал два похищения в одно целое.
— Я надеюсь, что все будет хорошо, — с надеждой в голосе прошептал врач.
— Я — тоже! — поддержал его Глеб. Хотя ему самому нужна была не меньшая поддержка в эти минуты. — Куда вас отвезти? — спросил, окидывая взглядом улицу за стеклами автомобиля.
Словно очнувшись после этого вопроса, Гержавин глянул сквозь лобовое стекло и назвал адрес. Водитель, не дожидаясь команды Глеба, направил машину на другую улицу. Вернувшись в офис в конце дня, Корозов поручил Исаю поставить под наблюдение квартиру Гержавина, и установить за врачом слежку. Вполне допустимо, ночные гости могут снова возникнуть возле него, а, стало быть, появится шанс найти не только семью Гержавина, но и Ольгу. Надежда слабая, но она есть. Сейчас ничего исключать не стоит. Ничего. Глеб раздумывал, рассказать эту новость Акламину или нет? И решил, пока ничего не говорить. Потому что хорошо понимал, что появление оперативников возле Гержавина может стать для преступников сигналом к немедленным действиям. Действиям непредсказуемым. Получается, что он не только не поможет Гержавину, но все погубит. До конца жизни тогда не простит себе этого.
Уже поздним вечером Корозов заехал в один из ресторанов поужинать. Он любил здесь бывать вместе с Ольгой. На нее всегда оглядывались мужчины. Она красиво шла, красиво сидела, красиво улыбалась. В груди защемило от этих воспоминаний. Глеб, не выбирая, прошел к первому же свободному столу, накрытому белой скатертью. Зал был полупустым. Легкая музыка тихо плавала в воздухе. Посетители спокойно сидели за столами, голосов почти не было слышно, если и доносились один-два от какого-нибудь стола, то это коротким всплеском, который тут же затихал. Глеба быстро обслужили. Официант, помнивший лица частых посетителей, улыбнулся ему, принимая заказ, спросил:
— Вы сегодня один?
Вопрос не понравился Глебу. К чему такое любопытство официанта? Какое ему до этого дело? Как будто он что-то знал или о чем-то догадывался, спрашивая. Глеб не ответил, и официант побежал исполнять заказ.
Поужинав, Корозов собрался уходить, как вдруг увидел, что в ресторан вошел Анатолий Вунин. Окидывая глазами зал, он несколько оторопел, столкнувшись со взглядом Глеба. Собственно, причин не было, чтобы удивляться. Между тем, он на минуту замер, очевидно, не хотел сегодня больше сталкиваться с Корозовым. Но уж, коль пришлось, быстро взял себя в руки и решительно направился к столу, за которым сидел Глеб. Не спрашивая разрешения, и это тоже не понравилось Корозову, Вунин присел напротив на стул с полуулыбкой на лице, проколол взглядом, проговорил сумрачно:
— Я погорячился сегодня, Глеб! Давай, забудем! Нельзя начинать знакомство с трепа!
Прижавшись к спинке стула, Глеб помолчал, прежде чем ответить, подумал, и пробормотал:
— Я уже не помню, что было.
Сделав короткую паузу, Анатолий через стол протянул Корозову руку. Особого желания у Глеба не было пожимать ему руку, но чувство такта не позволило опуститься до обиженного водовоза. Рукопожатие у Вунина было ленивым, явно делалось не от души. Поэтому Корозов спросил:
— А стоит ли начинать?
После этого, не отвечая, Вунин поднялся, провел глазами по свободным столам и, выбрав, отошел от Глеба.
46
В этот вечер Хичков тоже ужинал в другом ресторане. Один. Рядом сидел охранник. Вадим потягивал сок через трубочку и постоянно обметывал взглядом зал ресторана, внимательно отслеживая всяческие передвижения по нему. Зал не вызывал в нем никаких эмоций. Публика — тоже. Музыка — лучше бы ее не было. Все вокруг казалось серым, неуютным. И хотя день у него прошел как будто удачно, и, судя по всему, Вадим должен быть в хорошем расположении духа, однако глаза его не светились радостью и не выражали полного удовлетворения. За весь ужин он не притронулся к вину, хотя пригубить иногда был не дурак. Отодвинув от себя тарелку, он с удовольствием закурил, сделал несколько глубоких затяжек, шумно выпуская дым изо рта. Потом посмотрел на время. Вышел из-за стола. Одернул куртку в виде пиджака. Сегодня ближе к ночи была
