Ей больно сейчас. А мне? Мне, на хрен, каково?
– Я…. Я же подчиняюсь…
Тихий голос.
Затрепетавшие ресницы. А меня выворачивает. Наизнанку. На хрен. Всего. Вместе с нервами и суставами.
– Сказал, твою мать! Правду говорить! Всегда! Иначе… Иначе я просто убью тебя, Алмаз!
И это не пустая угроза. Девчонка еще не поняла? За ложь я на раз убиваю. Не глядя, кто передо мной. После того… После того всегда! Даже друга лучшего не глядя завалю!
– Я не прощаю вранья, – шиплю, дергая на себя.
Заставляю смотреть мне в глаза . Ее. Перепуганными. Глазищами.
Шиплю прямо в распахнутые губы.
И сам. Снова. Обжигаюсь. Так, что, кажется, с моих губ кожа облазит от ожога этого чертового!
– Если я спросил. А тебе плохо. Ты должна сказать. Это понятно! Понятно, мать твою?!
Встряхиваю.
Какого черта она такая перепуганная?
Я что? Хоть раз ей дал повод меня бояться? Да я же с ней… Как ни с одной… Никогда. Даже с той!
– Ты выгонишь меня теперь?
Трясется.
А я… Я ни хрена не понимаю.
Протираю лицо полыхающее рукой, выплеснув на голову бутылку минералки.
Какого хрена? Меня боится и в то же время от страха трясется, что прогоню?
Или того ублюдка так сильно любит, что через меня хочет ему безопасность обеспечить?
Отшвыриваю от себя. На стол. Подальше.
Сам бы его сейчас придушил. Вместе с ней!
– Иди сюда.
Грубо сгребаю в охапку.
Притягиваю к себе.
И…
Хрен знает, чем вдруг накрывает.
Провожу пальцами по дрожащим, уже помокревшим ресницам.
Чувствую, как внутри словно какой-то новый мотор оживает. Начинает гудеть. Подрагивать. Рычать.
– Прогонишь?
Кажется, ей даже все равно, что тушь поплыла.
Хм…
Обычно эти девки даже реветь грамотно умеют. Так, что товарный вид сохраняется. А если что-то и течет, то так, чтобы грязными не выглядели. Ровно на жалость. И не больше.
– Кто он тебе?
Вкрадчиво спрашиваю. А сам продолжаю водить пальцами по ее лицу. Пытаюсь стереть эту чертову тушь, но делаю только хуже. Размазываю на хрен по половине лица.
И… Твою мать!
Трясется. Сжалась вся. Плечи такие тонкие сдвинула. С этими чертовыми размазанными глазами и распухшим красным носом.
Брезгливость должна вызывать. А во мне что-то сжимается.
Опять. В самое сердце. Прямо под ребра. Какой-то новой, тоненькой иглой проникает.
Колет. Колет, зараза. Так, что сам задыхаюсь. Дышать не могу.
– Кто? Он?
Переспрашивает, распахивая и без того огромные глазища.
– Вот только не нужно сейчас играть со мной в дурочку, Алмаз.
Рычу. Рычу, и чувствую. Как пламя. Темное. Черное. Из самой глубины взрывается. Проситься наружу! Если взметнется выше, накроет. Все. И ее вместе со всем вокруг сейчас к чертям собачьи в щепки переплавит!
– Не притворяйся, – хриплю, проводя по ее щеке пальцами.
– Федор этот. Он тебе кто? Любимый? Ты ради него моей подстилкой стать согласилась? А. Нет. Не согласилась. Сама предложила, захотела ею стать!
Пусть. Пусть вот сейчас мне не соврет! Потому что пальцы уже ложатся на ее горло! Миг и сомкнуться на нем стальной хваткой!
– Нет.
Качает головой. Но как-то слишком уж отчаянно. И трясется еще сильнее. Врет! Ну врет же!
– Алмаз.
Делаю глубокий вдох. Смотрю предупреждающе. Если хоть капля инстинкта самосохранения в ней есть, должна понимать! Вот сейчас. На столе этом. Ее жизнь решается!
– Он просто помог мне. Федор только друг. Да и то никогда не был близким.
– Тогда почему за него просила?
Мнет пальцы. Зажимает в замок.
Врет. То ли не договаривает. А, в принципе, есть ли разница?
– Ты… Не поймешь, наверное…
Мнется, и вдруг глазищи на меня вскидывает. Снова, твою мать! В самое сердце!
– Я попытаюсь.
Со всей силы сжимаю челюсти.
Черт. На хрена? На хрена я вообще с ней разговариваю, а? Сразу же понял. Подальше ее от себя держать нужно! И дело тут… Ни в чем, кроме того, как она вдруг под самый панцирь проникает!
– Просто он единственный, кто старался помочь. Эрнест. Я ему доверяла. А он… Он меня продал! Федя хотел меня спасти, поэтому…
– Не продолжай, Алмаз. Я понял, – киваю, набрасывая на нее свой пиджак.
Вернее, не совсем набрасывая. Заворачиваю ее дрожащее тело в него. Совсем крохой выглядит в моем пиджаке. Одни глазища и торчат.
– Пошли.
Вздыхаю, подхватывая ее на руки.
– Куда?
Перепуганно лепечет, а сама ногтями мне в плечи вцепляется.
– Домой. Только на будущее. Если я увлекусь, ты говори сразу. Не привык я нежничать. И к девочкам нежным. Тоже. Не привык.
Глава 20
Лиля.
Марат просто заворачивает меня в свой пиджак.
Подхватывает на руки, а я рефлекторно цепляюсь за его плечи.
Прячусь лицом в крепкую грудь. Чувствую, как прямо на нее, почти с шипением, падают непроизвольные слезы.
И… Почему-то задыхаюсь в его аромате.
Он ведь бандит. Он купил меня. Просто один монстр из двоих. Зло, которое оказалось меньшим, потому что не было выбора.
Но…
Как же мне хочется сейчас. Просто взять и спрятаться на его крепкой груди от всего мира!
– Эй. Ты чего там? Я что? Опять слишком крепко?
Мотаю головой, но Марат останавливается. Двумя пальцами крепко обхватывает мой подбородок.
– Блядь, Алмаз. На хрен ты меня выворачиваешь.
Хрипло бормочет сквозь зубы так, что я с трудом разбираю слова.
– Прости. Я просто. Перенервничала, и…
– Можно подумать, это у тебя первый раз…
Резко говорит и осекается. Снова окидывает меня странным, полыхающим взглядом. Опять начинает бормотать неразборчивые ругательства.
Выносит из заведения, глянув во все стороны так, что вокруг тут же все разбегаются.
А я снова прячу лицо на его груди.
Усаживает на переднее сидение своей машины. И я еще сильнее заворачиваюсь в его пиджак. Ноги прижимаю к груди. В нем будто как в коконе. Жадно вдыхаю его аромат, оставшийся на ткани. Кутаюсь в его тепло, как в одеяло.
Марат пронзает меня взглядом. На миг замирает. А после лишь дергает головой.
– Спи.
Дорога кажется мне бесконечной. Особенно когда слежу за тем, как крепко сжимаются его руки на руле. Вижу, как сжаты челюсти.
Но и она заканчивается. Марат не вышвыривает меня по дороге. Привозит в свой особняк, или, скорее, крепость. Относит на руках в ту самую спальню, укладывая на постель.
– Ну? Что еще?
Его голос снова становится
