действительно прескверное. Это Элла тебе рассказала?
– Алексей, у меня имеется собственная голова с глазами и ушами на плечах, чтобы видеть, слышать, думать и делать выводы. В отличие от некоторых, я в нее не только ем. В конце концов, кто ему виноват, что поддался на уговоры своей вечно недовольной жизнью супруги и взбалмошного Николаши, с его «галками»? Что же до нашего Мишкина, мне лично его позиция во многом, кроме согласия с конституционными игрищами Николая, импонирует. Пусть начинает ворошить это сонное царство. Наши господа генералы до сих пор в Генштабе живут Шипкой и Плевной. Или там есть чем гордиться?.. Как будто эта война не поставила по всем направлениям военного дела новых ориентиров. И то, что он предлагает начать реформы сразу с гвардии, меня совершенно не смущает. Как и Щербачева, кстати. Я откровенно доволен Мишкиным: хорошая драка ему явно пошла на пользу. И правильная компания. Я не знаю, как ты, но я намерен непременно лично познакомиться с его новым другом – Василием Балком. По слухам, достойным полного доверия, офицер этот не просто весьма храбр, но и вообще человек неординарный…
– Ну, конечно! Настолько замечательный и одаренный, что с готовностью и рвением кинулся служить в опричниках у Зубатова. Даже хуже, чем в жандармы! И ради этого уйти с флота?! С моего победоносного флота! Ради возни в человечьем la merde?[19] А уж какой особнячок ему дружок Мишенька отвалил от братцевых щедрот! Кто другой бы постеснялся такое принять. Глаза бы мои таких молодых да ранних не видели, мой дорогой. Это Мишкин про таланты миленка своего тебе понарассказывал? А может, не надо тебе его слушать, а порасспросить тех, кто знает про них двоих…
– Чушь! Что за вздор?! Ты же не веришь во всю ту подметную дрянь, которую, например, про меня или про Эллу на каждом углу московские жидки и разные прочие староверы мошнастые полощут? Бога ради, не возводи напраслины на молодого офицера, Алексей. А тем паче еще и на Михаила… Будем считать, что я ничего такого не слышал. Не ревнуй и не перегибай, пожалуйста, – подытожил явно неприятный ему момент разговора Сергей Александрович. – Ты же знаешь, что это новое место службы ему предложил Николай, а Мишкин лишь поддержал. Пойми: это у нас с тобой все было с самого рождения. А ты попробуй себя на место молодого честолюбивого парня поставь, которому надо делать карьеру. Был ли у него выбор? А про подарки и прочее… и что тут такого? Разве, скажешь, не заслуженно? Понятно, что голова пока кружится от успехов. Вполне очевидных для всех, кстати. Опять же, намечается партия – красавица, умница. Гнездышко надо семейное вить. И тут как раз презент от Ники и Мишкина подоспел. Царский. Воистину! И вовремя, как яичко ко Христову дню, – рассмеялся Сергей Александрович. – Вот ты, мой дорогой братиша, лично жизнь кому-нибудь из них двоих спас?
– Но, Серж…
– Не надо никаких «но». Слава богу, что тебя не угораздило замараться в той пакостной дряни, что едва не учинили Владимир с Николашей. А Балк в это время спасал Мишкина. И не один раз. Он сделал это ТРИЖДЫ! Трижды, Алеша! Причем – в бою. Просто задумайся об этом на досуге.
* * *
Первым человеком, которого доктора допустили в палату к Кате, была великая княгиня Елисавета Федоровна. Благодаря девушку за сохранение жизни своего мужа, она разговорилась с его спасительницей. Расстались они без пяти минут подругами. Супруга Сергея Александровича была просто очарована серьезностью и умом девушки, отметив про себя: «Удивительно, как правильно наш милый маленький принц ее описал. Все так: честна, не жеманна, начитанна, хороша собой. И восхитительно мила!»
На следующий день, когда они с Сергеем Александровичем приехали к Катюше уже вдвоем, возле центрального подъезда углового, женского корпуса Обуховской больницы великокняжескую чету ожидал сюрприз: навестить выздоравливающую приехал не кто-нибудь, а лично брат государя императора, Михаил Александрович.
Прискакал, вернее сказать. Поскольку по возвращении с Японской войны Михаил предпочитал передвигаться даже по столице не в экипаже, а верхом! Причем обычно с эскортом из двух-трех друзей-адъютантов, кавалерийских офицеров, с которыми сошелся достаточно близко во время войны. В этот раз вместе с ним были ротмистры фон Эксе и Маннергейм, а также поручик Плешков. Их благородные, холеные кони были заботливо укрыты руками больничных служащих теплыми байковыми попонами от холодного весеннего ветерка. Но что-то тут их не устраивало. Нервно косясь друг на друга и прядая ушами, они возбужденно перефыркивались у коновязи.
Но на регенте и его офицерах перечень посетителей не исчерпывался. Неподалеку от крыльца ожидали своих хозяев два весьма презентабельного вида пароконных экипажа, принадлежащие людям не среднего достатка.
– Ну, вот, дорогая, ты говорила, что едем слишком рано, – улыбнулся великий князь. – Как видишь, тут у Катюши уже почти десяток визитеров набрался. И как минимум один воздыхатель.
– Сережа, а это точно карета принца Чакрабона?
– Чья же еще? Пойдем скорей, иначе господа гости могут нашу Катеньку утомить. И эскулапы рассердятся. Могут нас с тобой к ней и не пустить. Как опоздавших.
В приемном покое с великокняжеской четой почтительно поздоровались адъютанты Михаила, которые до этого о чем-то оживленно толковали вполголоса. Старшая сестра отделения, по лицу которой можно было прочесть, что после появления в больничных коридорах Обуховки брата императора удивить ее может лишь прибытие Папы Римского на ковре-самолете, отвела оставивших свою верхнюю одежду в вестибюле Сергея и Эллу в палату к «выздоравливающей девице Десницкой».
Катюша выглядела уже довольно сносно, на щеках у нее даже играл легкий румянец. Хотя и не было ясно, что больше способствовало его появлению – крепкий организм молодой девушки, способный довольно быстро перебороть последствия даже серьезных ранений, или смущение от внимания и участия столь высокопоставленных особ.
В тот момент, когда в палату вошли новые посетители, Катюша довольно оживленно беседовала с сидящей рядом с ней молодой изящной дамой, по-видимому, подругой Десницкой. С другой стороны кровати на стуле сидел принц Чакрабон, с благоговением держа в своих руках правую руку Екатерины. Один из больничных столиков украшал огромный букет алых роз. И было без лишних рассуждений понятно, кто именно с ним сюда прибыл. А у окна о чем-то своем полушепотом переговаривались трое молодых мужчин. Один в форменном студенческом мундире, второй в форме капитана ИССП и третий, возвышавшийся над обоими своими собеседниками чуть ли не на голову, государь регент, великий князь Михаил Александрович.
Едва увидев вошедших, капитан опричников с коротким поклоном в
