[то есть Петра] и считала его неспособным править; она знала, что он не любит русских, она со страхом и даже ужасом думала о смерти, как и о том, что будет после нее; но она была медлительна в принятии любых решений, особенно в последние годы. Можно предположить, что она так же колебалась и в вопросе наследования»{250}.
Когда Екатерина начала осознавать, что политическая ситуация препятствует возвращению Понятовского, она огляделась и нашла подходящего человека для следующей фазы своей жизни.
Лейтенант Григорий Орлов из Измайловского полка был одним из пяти братьев — и самым красивым из них. Фамилия, произошедшая от русского слова «oryol», очень подходила ему. Сыновья провинциального губернатора, братья Орловы получили лишь начальное образование, и Григория в возрасте 18 лет записали в Измайловский полк. Теперь, к тридцати, он стал мужчиной богатырского сложения. Он уже приобрел репутацию храбреца после участия в битве при Цорндорфе, которая произошла в августе 1758 года — особенно кровавом сражении Семилетней войны, — где трижды был ранен. Все пять братьев Орловых любили охоту на медведя и рукопашные бои двумя командами по пятьдесят человек в линию.
Григорий Орлов вернулся с войны в Санкт-Петербург в марте 1759 года, сопровождая графа Шверина — одного из адъютантов Фридриха Великого, взятого в плен при Цорндорфе. По возвращении в столицу Григорий был назначен адъютантом к графу Петру Шувалову, в то время начальнику Оружейной канцелярии. Он завел связь с любовницей графа, княгиней Еленой Куракиной, известной красавицей и дочерью маршала Апраксина (который умер от удара в августе 1758 года). Это послужило тщеславному и напыщенному Шувалову хорошим уроком, так как он намеренно выбрал привлекательного Орлова своим адъютантом, чтобы угодить своей прекрасной любовнице.
Екатерина неминуемо должна была услышать о подвигах молодого офицера, который быстро стал в городе предметом обсуждения. Легенда гласит, что сначала она увидела его из окна деревянного Зимнего дворца. Но скорее всего их первая встреча имела место во время официального приема при дворе. В какой-то момент в 1761 году они стали любовниками. Орлов освободился от любовницы Шувалова. На этот раз Екатерина хранила свою связь в величайшем секрете. Знал о ней только узкий круг самых близких друзей, таких как графиня Прасковья Брюс (которая подружилась с Екатериной еще в юности, будучи Прасковьей Румянцевой). Контраст между Орловым и предыдущим любовником Екатерины не мог быть больше. Если Понятовский был утонченным европейцем, Орлов оказался классическим русским — здоровым, крепким и незатейливым. Он и его братья обеспечивали также связь между Екатериной и гвардейцами — жизненно необходимый компонент в предстоящей борьбе за власть.
19 мая 1760 года в Париже умерла мать Екатерины. Она переехала туда жить в 1758 году, после того, как оставила оккупированный пруссаками Цербст. Ей было всего сорок семь лет. Екатерина написала императрице, прося денег, чтобы выкупить кое-что из принадлежавших Иоганне вещей, заложенных той перед смертью. Она указала, что если не сможет выкупить их сейчас, они в марте 1761 года будут проданы на публичном аукционе, и лучше этого избежать — особенно потому, что большинство означенных вещиц были подарками самой императрицы. Елизавета исполнила просьбу. Екатерина с облегчением узнала также, что Иоганна позаботилась уничтожить письма, которые дочь тайно посылала ей в течение нескольких лет.
Из записей, сделанных Екатериной в 1761 году, ясно, что по мере приближения Елизаветы к завершению жизни, при том что Петр продолжал оставаться фигурой совершенно неподходящей для престола, она все больше училась, думала и планировала, как наилучшим образом использовать власть, если та попадет в ее руки. Она все лучше понимала, что у нее много сторонников — люди стремились помочь ей взять ситуацию под контроль, когда придет время, и ее новая связь с братьями Орловыми превращала то, что раньше казалось чистой теорией, во вполне практически осуществимую возможность.
Идеи и максимы, которые она подбирала и записывала, не были оригинальны — они пришли от чтения Монтескье, писателя-камералиста[28] и юриста барона Якоба Фридриха фон Билфельда, и других, — но ее записи все-таки демонстрируют стремление к усвоению и упорядочиванию информации, попытки выявить общие концепции особой ситуации в стране, в которой она оказалась. Некоторые из перечисленных правил написаны как маленькие поучения для самой себя, свод качеств, необходимых хорошему правителю. Для Екатерины типичен менторский, задиристый тон; она всегда проявляла сильную склонность поучать — и себя, и любого, кто готов слушать. Ее записки демонстрируют также ее непоколебимую веру, усвоенную от просвещенных философов, на чтение которых она тратила большую часть своего времени, — веру в то, что если выявлена причина, решение большинства человеческих проблем может и должно быть найдено.
Ее заметки начинаются с вопроса о том, как основать в России школу для юных дам по типу Сен-Сира, знаменитого заведения, основанного во Франции мадам де Ментенон (вторая, морганатическая жена Людовика XIV). Она выразила надежду и веру, что хотя поначалу придется принять помощь французских учителей, через несколько лет «мы сможем разработать достаточное количество своих национальных предметов, чтобы готовить учителей дома»{251}. Продолжает она рассмотрением различных вопросов, от сугубо практических — как прекратить чиновничьи задержки выплат главам церковных приходов в надежде получить взятку, как не растерять военное искусство во время длительного периода мира — до высокопарных пожеланий, обращенных лично к себе:
«Власть без веры народа ничто для того, кто хочет быть любимым и пользоваться доброй славой; ее легко завоевать: возьмите все хорошее и справедливое в нации, то, от чего она никогда не отходила, за правило своего поведения, за свой статус. У вас не должно быть других интересов. Если ваша душа благородна, тогда это ее цель»{252}.
Она обращалась — кратко — к тяжелому вопросу крепостничества, заявляя: «Это против христианства и справедливости — делать рабов из людей (которые родились свободными)», но продолжает реалистически, записав, что освобождение крепостных «не станет способом заставить упрямых, предубежденных землевладельцев полюбить себя»{253}. Предлагаемое ею решение — это постепенное личное освобождение, для чего раз в несколько лет небольшой участок земли переходит из рук в руки; то есть происходит отъединение земледельца от земли, остающейся в собственности помещика. Ее оптимистический проект заключался в том, что «свободные люди» сформируются за сто лет. (Случайность, конечно — но ее правнук Александр II действительно освободил крепостных именно через сто
