Рассказывай без утайки, как англичанин тебя завербовал, чего хочет. Иначе пожалеешь, что на свет родился, — это я тебе обещаю.
— Да не знаю я никакого англичанина! — взвизгнул Малеев, вскакивая. — Господин генерал-адмирал! Господин капитан первого ранга! Что здесь происходит? Что за издевательство, угрозы какие-то? Я честный офицер, я не потерплю, чтобы меня обвиняли бог знает в чём!..
Неожиданно тяжёлая штора, закрывавшая окно, с тихим треском отлетела в сторону, и в рубке появился ещё один персонаж, — Белозёров.
— То есть как это вы не знаете Фитча? — укоризненно спросил он, с ходу вливаясь в разговор. — Деньги от него получили, целых три тысячи, а теперь говорите, что не знаете? Нехорошо от благодетеля отрекаться… господин Коровин Серафим Павлович!
Лицо Малеева исказилось от страха и ненависти. С диким криком он сильно оттолкнул Сергея и кинулся к выходу. Белозёров, едва устояв на ногах, ринулся следом, догнал. Схватив за шиворот, рывком повернул к себе. И сильным ударом впечатал левый кулак прямо в бородавку. Добавил правым в челюсть…
— Ну, вот, пытался бежать, фактическое признание вины налицо, — сказал Черевин, отдуваясь, словно именно он отправил предателя в нокаут. — А вы говорили: нет ли ошибки?.. — Брезгливо посмотрел на стонущего, скорчившегося на полу Малеева. — Теперь можно побеседовать… как только в себя придёт. Сергей, дай ему воды, что ли. Найдётся здесь вода? А мне бы, Леонид Иванович, водки…
Глава двадцатая
Сразу решили, что императору докладывать о происшествии пока не будут. Сначала сами разберутся, что к чему. А представлять особу монарха будет его августейший брат.
Сергей задёрнул шторы и от лица великого князя распорядился, чтобы вестовой никого не пускал. Малеев понуро сидел на стуле. Скула налилась синевой, руки были связаны за спиной его же форменным галстуком.
— С Божьей помощью приступим, — сказал Черевин, подходя к офицеру.
Выпив водки, генерал заметно оживился. Переволновавшийся генерал-адмирал охотно составил ему компанию, да и Сергей с Лисовским не отказались, — выпили по рюмке, перевели дух.
— Хочу, Малеев, чтобы ты сразу уяснил диспозицию, — доверительно продолжал Черевин. — На царской яхте задержан английский агент. Ситуация чрезвычайная. И меры к тебе, если вздумаешь запираться, тоже будут применены чрезвычайные. Лично я применю, вот этой самой рукой. — Черевин показал кулак. Крепкий был кулак, убедительный. — И не мечтай, что сможешь обмануть или отмолчаться. У меня на Русско-турецкой и не такие, как ты, соловьём пели. Ясно?
Малеев тоскливо кивнул.
— Коли ясно, то молодец. А для начала расскажешь, как с Фитчем сошёлся. Начинай, да по порядку, с подробностями.
Угрюмо уставившись в покачивающийся пол, запинаясь через слово, Малеев приступил к трудному рассказу.
Собственно, история была вполне банальна.
Заядлый игрок, не мыслящий жизни без колоды карт, зелёного сукна и запойного азарта, Малеев полгода назад в одном из клубных благородных собраний проигрался дотла. Но это ещё полбеды. Хуже, что, оставшись без копейки, он продолжил играть под честное слово. А карта, словно в насмешку, из раза в раз шла не ему, а противнику, — почтенному отставному чиновнику Меняйлову. Игру прекратили только тогда, когда проигрыш офицера составил астрономическую для него сумму, — две тысячи рублей. («Не за то отец сына бил, что играл, а за то, что отыгрывался», — вполголоса прокомментировал ситуацию один из праздных зрителей, которые сами играть не горазды, но с наслаждением созерцают кипение страстей за карточным столом.)
Написав расписку с обязательством вернуть долг чести в течение двух недель и вручив документ Меняйлову, офицер ушёл в другой зал, рухнул на диван и принялся тупо соображать, как быть дальше. Денег не было совсем. И напиться-то не на что… А главное, никакой возможности отдать долг. Сын небогатых родителей, Малеев жил службой, и жалованье даже близко не могло покрыть проигранную сумму. Следовательно, ближайшее будущее сулило долговую тюрьму и бесчестье. Единственным достойным вариантом было застрелиться, но при мысли об этом трусоватый Малеев покрылся холодным потом и замычал от тоски и безысходности.
Рядом кто-то присел на диван. Покосившись, Малеев увидел своего карточного обидчика Меняйлова.
— Не потревожил? — спросил он, глядя на бледного офицера.
— Чему обязан? — огрызнулся тот с неприязнью, которую даже не пытался скрыть.
— Послушайте, господин Малеев… Я не собираюсь перед вами извиняться за свой выигрыш, да и с какой стати? Отказываться от него, разумеется, тоже не буду. Мы с вами игроки заядлые, опытные и знаем, что в игре главное — вовремя остановиться. Вы этого сделать не сумели. Следовательно, моя совесть чиста.
— Мне до вашей совести никакого дела нет…
— И правильно. А вот мне до вас дело есть.
— Это почему?
— А потому, что у вас на лице размышление написано, — не застрелиться ли… Не вздумайте, батенька. На проигрыше, пусть даже крупном, жизнь не заканчивается.
— А если отдавать нечем? — вырвалось у Малеева. — В долговую тюрьму, что ли, идти? Офицеру никак нельзя, — на службе крест, вовек не отмоешься.
— Выход всегда есть, — твёрдо сказал Меняйлов. — Нету денег, так займите.
— В банке, что ли? Там залог нужен, поручительство, какое-то обеспечение. Нет у меня ничего.
— Про банк я и слова не сказал. Там на одних процентах разоришься.
— А тогда куда? К ростовщику? Так хрен редьки не слаще.
— Ну, к ростовщику не к ростовщику… Словом, есть у меня добрый знакомый. Сам англичанин, но у нас живёт давно, дела разные ведёт. Человек благородный, богатый, филантропического склада. Вот он может помочь. Денег займёт, — в долгую, на выгодных условиях.
Малеев буквально вытаращил глаза.
— Да с какой радости ему меня спасать? Он меня и не знает вовсе.
— С такой радости, что человека вытащить из долговой петли, — дело святое, — наставительно произнёс Меняйлов. — С год назад вот тоже один мне крупную сумму проиграл, а отдавать нечем. Всё, как у вас. Я его со своим приятелем-англичанином познакомил, они и поладили. Я свой выигрыш получил, проигравший потихоньку долг благодетелю возвращает, а тому и спешить некуда. Это для нас с вами две тысячи деньжищи, а для англичанина — так, из жилетного кармана достанет и глазом не моргнёт. Масштаб у него другой…
На следующий день Меняйлов устроил встречу Малеева с англичанином. За обедом в ресторане симпатичный улыбчивый человек, неплохо говоривший по-русски, сочувственно выслушал офицера и согласился помочь. Составили документ, заверили у нотариуса. Согласно договору, Фитч Эдвард Огастес одалживал Малееву Дмитрию Семёновичу необходимую сумму сроком на три года под один процент годовых. Условия вполне щадящие, посильные. Правда, в бумаге была сделана оговорка, что в случае необходимости долг должен быть возвращён по первому требованию кредитора. Но выбирать не
