требовались конкретные результаты, и вывести арестованных из-под китайской юрисдикции никак не получалось.
В июле – августе выяснилось, что изъятый при аресте у Рудника бельгийский паспорт является настоящим, но действительный его владелец самым спокойным образом проживает в Бельгии и ведать не ведает о «своем» аресте в далеком Шанхае. В качестве реакции на этот «неожиданный» поворот коминтерновцы предложили считать Рудника швейцарцем (по второму его изъятому паспорту на имя некоего господина Бере). Но и настоящий Бере был обнаружен швейцарской полицией у себя дома. Чтобы выправить ситуацию, очередной китайский адвокат запросил чудовищную сумму в 10 тысяч американских долларов. Коминтерн согласился и на это условие, но на доставку денег требовалось время. Из Москвы для помощи Зорге в деле «лечения больных» выехал с большой суммой наличных его бывший коллега по ОМС Адольф Майер («Герман»). В этот же день и в тот же отель «Палас» в Шанхае направился еще один сотрудник ОМС – Карл Лессе («Малей», «Дёниц»). Их встретили Зорге, Клаузен и Вейнгарт. Но и все вместе они ничего не могли сделать для спасения арестованных. 10 августа Москва приказала устроить встречу адвоката «больных» с выехавшей из Европы в Китай вдовой Сунь Ятсена Сун Цинлин («Лия»). Она в то время пользовалась большим авторитетом у Чан Кайши и в обстановке абсолютной секретности выполняла, с подачи Сталина, функции посредника между ним и Мао Цзэдуном в деле создания единого антияпонского фронта. С ней уже была знакома, еще по Германии, Агнес Смедли, а теперь вынужденно познакомились Майер и Зорге. Одновременно Центр придумал арестованным новую легенду: теперь они должны были назваться супругами Кристен из Швейцарии, но сами Кристены, хотя и жившие в то время в СССР, тоже не знали, что они «находятся» в Китае. При этом они должны были убедить своих родителей, оставшихся в Швейцарии, признать на фото из Шанхая собственных детей и обратиться в прессу с требованием освободить «невинно арестованных Пауля и Эльзу», а Сун Цинлин вступилась бы за них со своей стороны. Однако по неизвестной причине эта операция провалилась[197].
14 августа, совершенно неожиданно для всех, Рудника с супругой перевели из Шанхая в военную тюрьму Нанкина. Разумеется, это повлекло волну предположений, которые так или иначе сводились к одному: если арестованные шпионы еще не расстреляны, то это случится уже в самом ближайшем будущем. Зорге срочно встретился с Сун Цинлин и передал в Москву полученную информацию: «Чан Кайши отрицает Лии, что больные убиты, пробует вынудить от Лии политические концессии за обещания больным»[198]. Телеграмма явно свидетельствовала о том, что «Рамзай» находится на связи с Сун Цинлин, и ни для кого, включая Чан Кайши, не секрет, кто такие Кристены-Бере-Нуленсы на самом деле или, во всяком случае, кого они представляли в Китае. Кроме того, торг за разведчиков шел не просто на самом высоком уровне, он стал носить политический характер. Ставки были столь высоки, что Зорге заподозрил Чан Кайши в нечестной игре: выбивая «концессии» и не давая возможности проверить «состояние здоровья больных», лидер Гоминьдана мог блефовать, а на проверку требовалось время.
В Москве же события развивались в соответствии с совершенно непостижимой логикой. Люди из Коминтерна нашли семью швейцарских коммунистов по фамилии Рюгг, которые согласились подтвердить, что сидящие в нанкинской тюрьме разведчики – их сын Пауль и его жена Гертруда. 1 сентября Зорге как представитель ОМС получил телеграмму от Пятницкого с изложением новой версии, а 2 сентября ответил, что версия с «Кристенами» провалилась – он явно не успевал за быстрым ходом коминтерновской мысли, а Сун Цинлин предусмотрительно отказалась влезать в дело больше, чем ее уже убедили это сделать. Сумма взятки за освобождение пары выросла с первоначальных тысячи «амов» до 50 тысяч, а китайский адвокат, который пока так ничего и не сумел сделать, запросил еще семь тысяч. В ответ Москва предложила… «устранить адвоката из Китая» и согласилась на взятку за освобождение (ее должен был получить не адвокат, а экс-министр юстиции, взявшийся быть посредником) в 25 тысяч «амов». Все это начинало напоминать если не истерику, то, как минимум, отчаяние. Были перепробованы десятки комбинаций, в дело вовлекли новых людей, Москва переводила в Шанхай дополнительные деньги, но процесс не двигался с места.
Лишь 24 сентября «больные» узнали, что теперь их фамилия Рюгг, и после этого стало возможным начать в прессе давно запланированную кампанию протеста против их ареста[199]. Дополнительной пикантности ситуации придал факт создания в это время в Шанхае «Комитета в защиту супругов Нуленс». Автором и вдохновителем идеи стала вездесущая Агнес Смедли. В момент создания организации она еще не знала, что «Нуленсы» теперь «Рюгги», а когда узнала, то это не смутило ни ее, ни других американских журналистов, с радостью взявшихся писать о «произволе» нанкинских властей, ни даже Сун Цинлин, которая снова вступила в игру и вошла в состав комитета. По их версии, арестованный был секретарем полулегально действовавшего профсоюза и боролся за права китайских (?) трудящихся в Шанхае. Смедли писала: «Как мы уже установили, в Китае все конфликты разрешаются с помощью убийства – либо китайцев, либо иностранцев… Китайские военные власти арестовали супружескую чету, предъявив ей обвинение в принадлежности к Коммунистической партии. Супруги являлись сотрудниками Всетихоокеанского объединения профсоюзов – полулегальной организации в Азии. Супруги предстали перед тайным судом военного трибунала. В иностранной прессе все чаще зазвучали голоса протеста. В защиту арестованных выступила и супруга Сунь Ятсена, однако, согласно неподтвержденным пока сведениям, ее протест мог оказаться запоздалым»[200]. Несмотря на очевидную с нынешней точки зрения нелепость сложившейся ситуации, созданный Смедли комитет получил мощную поддержку со стороны мировых знаменитостей, всегда готовых кого-нибудь от кого-нибудь защищать, особенно если «нарушение прав человека» происходит не у них дома. К инициативе неистовой Агнес подключились Альберт Эйнштейн, Теодор Драйзер, Максим Горький, Леон Фейхтвангер, Анри Барбюс и Арнольд Цвейг.
19 октября, через десять дней после заявления Смедли о причастности «Нуленсов» к профсоюзной деятельности, над ними состоялся суд. Яков Рудник был приговорен к смерти, а Татьяна Моисеенко – к пожизненной каторге. Немецкий адвокат Фишер, прибывший за счет Коминтерна в Китай (ему заплатили две тысячи «амов»), заявил, что у дела «хорошие перспективы», «больные» чувствуют себя неплохо и содержатся в облегченных условиях. Наконец, начала работать и новая швейцарская легенда: заместитель начальника шанхайской полиции Пэт Гивинс, одновременно представлявший в Шанхае английскую контрразведку, получил подтверждение, что арестованные действительно являются швейцарской четой «Рюгг»[201]. Оправдались и надежды на Сун Цинлин: на встрече с Чан Кайши и его женой, которая доводилась Цинлин сестрой, вдова Сунь Ятсена предложила обменять «Нуленсов» на своего племянника и сына Чана – Цзян Цзинго[202]. Юноша, уехавший в 1925 году учиться в Москву, стал в Советском Союзе «Николаем Елизаровым», под влиянием коммунистической пропаганды отказался от своего отца, назвав его «…кровавой
