они находились у себя на Моховой, а не под присмотром полиций и контрразведок сразу нескольких государств. Каким бы «раем для шпионов» ни казался советским разведчикам Шанхай, забывать о том, что они находятся на вражеской территории, было проявлением преступной халатности. Между тем дошло до того, что заседания Дальбюро ИККИ в Шанхае начали проводиться регулярно, по расписанию – раз в неделю (на них присутствовали до десяти человек), еще четыре раза в неделю члены бюро встречались с «товарищами из Политбюро КПК». Параллельно шли встречи: с китайскими комсомольцами, деятелями профсоюзов, руководителями женского движения, заведующими китайским агитпропом и орготделом, руководителями городской организации КПК, работниками Военной комиссии и делегатами из соврайонов[188]. Сообщения в Москву о их деятельности и руководство из Москвы их работой в значительной степени осуществлялись через резидентуру «Рамзая», так как именно она занималась шифровкой и дешифровкой переписки. Понятно, что все эти люди были желанной добычей для китайской, британской, французской полиции, японской разведки и контрразведки, и лишь расслабленная обстановка интернационального Шанхая до поры до времени уберегала их от провала. 28 марта руководитель Дальбюро Павел Александрович Миф, только что – в январе – организовавший в Шанхае пленум ЦК КПК, с некоторым удивлением передал в Москву: «…День ото дня работа становится труднее. Много людей знает о нас»[189].
Это сообщение последовало после громкого предательства агента «Калугина» (вот уж поистине несчастливая фамилия для советской разведки!) – Хуан Дихуна, учившегося ранее в советской столице, лично знавшего Гайлиса и многих других людей из Москвы. За ним последовала череда провалов в ЦК КПК, сопровождавшихся арестом курьеров и изъятием секретной документации. Взяли сразу 13 человек. Один из них выдал на допросе адреса еще двадцати двух (!). Арест Мифа, Гайлиса и Малышева становился теперь лишь вопросом времени. Поэтому в конце марта – начале апреля между Шанхаем и Владивостоком шел интенсивный радиообмен не только по поводу очередного этапа гражданской войны в Китае, но и в связи с необходимостью принятия решения по сыплющемуся на глазах Дальбюро. Наконец 14 и 18 апреля Миф, Гайлис и Малышев все же сумели покинуть Шанхай, где полиция шла уже за ними по пятам, и затем успешно добрались до Москвы.
Пока они ехали, их подшефную компартию сотрясали новые провалы. 24 апреля в Ханькоу был арестован готовивший покушение на Чан Кайши глава партийной контрразведки и кандидат в члены политбюро Гу Шуньчжан. 14 мая Зорге сообщил, что Гу на допросе выдал все явки и адреса политбюро (за это потом коммунисты вырезали всю семью Гу – по разным данным, от семнадцати до тридцати человек), но благодаря помощи агента коммунистов в полиции арестов основной массы членов ЦК удалось избежать – они успели скрыться. Тем не менее в общей сложности в мае – июле 1931 года были задержаны около трех тысяч коммунистов, включая генерального секретаря ЦК КПК Сян Чжунфа – его, как и многих других, расстреляли, но перед смертью он под пытками тоже выдал всех, кого знал[190]. Связь Коминтерна с Дальбюро прекратилась. Восстановить ее было приказано… Зорге. Причем так, чтобы Дальбюро заработало, но о существовании резидентуры «Рамзая» не узнало. Он выполнил эту задачу за четыре дня, но в эти же самые дни были арестованы резидент ОМС Яков Рудник и его жена (агенты «Генрих» – он же «Хенри» и «Анри», и «Генриетта»), об угрозе провала которых «Рамзай» предупреждал еще в феврале.
При аресте Рудника у него изъяли два паспорта: бельгийский – на имя Хилари Нуленса[191], и канадский[192]. Юлиус Мадер пишет еще и о швейцарских паспортах – на имена Пауля и Гертруды Рюгг[193] (У Михаила Алексеева – Руэгг), но на самом деле Рюггами разведчики стали много позже. Для Якова Матвеевича Рудника – уроженца деревни Борщаговки Киевской губернии, бывшего царского прапорщика, участника штурма Зимнего дворца и члена коллегии ВЧК Петрограда, это был уже второй арест во время выполнения миссии за границей. Создатель объединенной резидентуры ИНО ГПУ и военной разведки во Франции в начале 1920-х, он отбыл двухгодичный срок в каторжной тюрьме Пуасси (Poissy), после чего и был в 1924 году принят на службу в ОМС[194]. Теперь складывалась не менее серьезная ситуация. К аресту в Китае Рудника привела совокупность причин, первое место среди которых занимали слабо законспирированные, а по сути – недопустимые контакты с китайскими коммунистами. Лавина провалов в ЦК КПК и Дальбюро, предательство Гу Шуньчжана не могли не привести спецслужбы к Руднику.
При аресте у супругов «Нуленс» был обнаружен ключ от конспиративной квартиры на Нанкин-роад, 49, где, в свою очередь, полиция нашла документы Дальбюро, Тихоокеанского секретариата профсоюзов, Профинтерна и, самое главное, ключи к шифрам. Это не только позволило полиции понять, с кем она имеет дело, но и представить размеры вмешательства Коминтерна во внутрикитайские дела. В «штабе на Моховой» также стало ясно, провал каких масштабов произошел в Шанхае. 23 июня глава ОМС Александр Лазаревич Абрамов-Миров обратился к главе военной разведки Яну Берзину («Старику») с просьбой задействовать Зорге для освобождения Рудника, упомянув о том, что необходимые для этого расходы будут отнесены на счет ОМС. В тот же день «Рамзаю» было отправлено соответствующее распоряжение Центра об организации помощи «заболевшим»: от дополнительного питания до предоставления адвоката и врачей. При этом Берзин акцентировал внимание на том, что при выполнении этой задачи Зорге должен действовать чрезвычайно осторожно, через третьих лиц, исключить возможность выхода на себя в случае слежки, а если почувствует опасность, то от выполнения задания следует отказаться. Но в дальнейшем «Старик» постоянно нарушал собственные инструкции, ставя резидента в крайне сложное положение[195].
Зорге же, будучи сам выходцем из ОМС Коминтерна, столь ревностно принялся за выполнение поставленной задачи, что стал, по сути, представителем этого отдела в Шанхае, а также поддерживал связи с человеком из ОМС в Харбине. Эта работа, пусть и в европейском варианте, ему была близка, а о деятельности Дальбюро Зорге знал едва ли не больше Рудника, ведь переписка шла через его резидентуру. Знал он и о том, что Дальбюро в Шанхае занималось вопросами связи с Красной армией в центральных районах Китая, решая сугубо военные проблемы. Теперь эти проблемы тоже легли на плечи Зорге, который следующие полтора года (!) решал их… с помощью германских военных советников[196].
Что же касается борьбы за освобождение Рудника и его жены – Татьяны Моисеенко-Великой, то «Рамзай», возможно, несколько неожиданно для себя, столкнулся с большими сложностями. Несмотря на действительно колоссальные усилия, предпринимаемые Москвой, судебные перспективы дела выглядели неутешительно. «Лечение больных», как именовалась эта операция в переписке Зорге с Москвой, требовало все новых средств, «врачи» (так называли в телеграммах адвокатов) легко соглашались брать деньги за «лечение», но беспомощно разводили руками, когда
