собакой черной китайской реакции» (так же он охарактеризовал и своего тестя – маршала Фэн Юйсяна), окончил Военно-политическую академию в Ленинграде, но работал председателем колхоза в Рязанской области… Цзинго был единственным сыном Чан Кайши, тот искренне любил его, несмотря на предательство, и мечтал о воссоединении семьи.
Сун Цинлин запросила для ведения тайных переговоров в Китае опытного и облеченного доверием переговорщика: заместителя наркома иностранных дел СССР Льва Карахана, отвечавшего в НКИД за Дальний Восток. Размен Цзян Цзинго на супругов «Нуленс» должен был дать старт многообещающим переговорам о судьбе Китая вообще, но неожиданно Чан Кайши передумал. Неизвестно, правда или нет то, что Сталин, получив во время войны предложение обменять своего сына на плененного маршала Паулюса, ответил: «Я солдата на маршала не меняю», но аналогичный поступок Чан Кайши зафиксирован документально. Лидер Гоминьдана в тот день записал в личном дневнике: «Глава Дальневосточного бюро советской компартии совершил в Китае преступление, и госпожа Сун хочет, чтобы я обменял Нуланса на Цзинго. Нет, я скорее соглашусь, чтобы Цзинго оставался в ссылке и даже погиб в России, чем выменяю его на преступника. Иметь ли мне наследника или нет – на то Божья воля. Но я не могу нарушить закон, предать страну, запятнать честь своего имени. Не могу пожертвовать интересами государства даже ради сына»[203]. Читая эти строки, понимаешь, что Сталин в своем решении по поводу Якова Джугашвили не был единственным…
В попытках освобождения супругов «Нуленс» оказался задействован огромный тайный аппарат, одним из важнейших звеньев которого был Рихард Зорге – представитель сразу двух советских разведок в Шанхае. Результат этих усилий, правда, оказался не совсем таким, как ожидали в Москве. Разведчиков не выпустили, но все же сохранили им жизнь. Колебания Чан Кайши привели к тому, что приведение приговора в исполнение оказалось отложено: Рудник и его жена остались в живых. 16 декабря Чан Кайши ушел в отставку, и Сун Цинлин сообщила Зорге, что теперь судьба «Нуленсов» в руках не военного трибунала, а гражданского суда, условия их содержания в тюрьме, насколько это вообще возможно, приемлемые, и дальше остается только ждать. В декабре «Лия» передала арестованным теплые вещи, а в последующей беседе с Зорге мадам Сун изложила ему собственный план освобождения «Нуленсов». Ей требовалось «сто хороших коммунистов», с помощью которых она намеревалась лично освободить разведчиков и вывезти их из Нанкина в правительственной машине. «Рамзай» охладил пыл «Лии», объяснив, что взять столько «хороших коммунистов» ему просто негде, но они и не требовались: Верховный суд Сучжоу пересмотрел приговор военного трибунала в отношении «Нуленсов», заменив им расстрел и бессрочную каторгу заключением в гражданской тюрьме. Туда «больных» и перевели в январе следующего, 1932 года, и там они остались дожидаться нового витка своей судьбы.
Для «Рамзая» вся эта история с арестованным резидентом ОМС стала хорошим уроком. Во-первых, он лично убедился, какую серьезную опасность представляют для разведчика контакты с местным коммунистическим подпольем, и счел необходимым помнить об этом всю жизнь. Во-вторых, он впервые вышел на верхний эшелон оперативной работы, когда среди его добровольных агентов оказался один из самых влиятельных людей в государстве – Сун Цинлин. Причем влияние это было неявным, неофициальным, однако оттого не менее действенным: эффективность связей такого уровня невозможно было переоценить. Но не только в этом дело. Возможно, активное участие Зорге в деле «Нуленсов» сыграло с ним впоследствии и злую шутку. Он своими глазами увидел, как, с каким неподдельным рвением, делая ошибки, но бросая в бой все новые силы и средства, Москва способна бороться за своих арестованных агентов. Кто знает, может быть, когда Зорге арестуют, он сам, пусть даже вопреки доводам разума, в глубине души будет надеяться, что, если терпеть и ждать, Москва обязательно придет на помощь. Хватило бы сил…
Глава шестнадцатая
Две свадьбы, одни похороны и война
Несмотря на то, что резидентуре «Рамзая» в 1931 году пришлось теснейшим образом заняться делом «соседей» – резидентуры ОМС, подставляя себя под опасность разоблачения, прямых обязанностей по освещению военной и военно-политической обстановки в Китае с нее никто не снимал, никаких поблажек не делал, и советские разведчики обязаны были поставлять информацию в «шоколадный домик» близ Арбата так, как будто ничего не случилось. А информировать было о чем.
1931 год должен был начаться с разгрома китайской Красной армии. Порядком надоевшая всем антикоммунистическим силам, она самим своим существованием сплотила их в борьбе против себя. В авангарде же борьбы против «красных» должен был выступить самый авторитетный и единственный легитимный лидер Китая – Чан Кайши. Опыт предыдущих боев показал, что справиться с коммунистами, активно поддерживаемыми беднейшим крестьянством (а из-за кризиса, неурожаев и голода таких крестьян становилось все больше) и Советским Союзом, будет очень непросто. Нужна была новая стратегия, и в Нанкине полководцы Гоминьдана разработали масштабный и подробный план, включавший в себя действия как военного характера, так и политического и даже психологического: наряду с окружением соединений коммунистов предполагалось разложить противника «щедрыми посулами» за измену. Содержание этого плана Москва получила от «Рамзая» в начале января 1931 года, а затем от него поступали сообщения о попытках склонить Чжан Сюэляна на сторону Чан Кайши и о внутренних противоречиях в стане союзников последнего. Уже в апреле, когда в Москве шло заседание Советско-китайской комиссии по КВЖД, обсуждавшей условия уступки дороги Китаю, Зорге передал информацию об усилении армии Гоминьдана девятью немецкими и десятью японскими военными советниками[204].
На взгляд нормального, неискушенного человека, работу резидентуры «Рамзая» вполне можно было бы считать успешной, но профессионалы Четвертого управления смотрели на ситуацию несколько иначе. Во-первых, из-за провала Улановского Зорге и Вейнгарт тоже находились под подозрением: за ними могли следить. Эти опасения в основном были развеяны в феврале, когда выяснилось, что внимание шанхайской полиции к разведчикам вызвано их совместным путешествием с Улановским из Европы в Китай, но никаких реальных претензий со стороны властей к ним предъявлено быть не может. Снова с особой остротой встал вопрос легализации, но и это была решаемая проблема.
Во-вторых, Зорге был все еще лишь исполняющим обязанности резидента и, несмотря на очевидные достижения в работе его группы, считался разведчиком неопытным, которого, учитывая особую важность китайского направления, необходимо заменить более знающим руководителем шпионской сети. Такового еще не нашли (возможно, им должен был стать Маргазиан Крымов, чья командировка в Турции как раз заканчивалась), но уже решили, что к апрелю он должен прибыть в Шанхай. Тем более что планировалось усиление позиций советской разведки на юго-востоке Китая: летом – осенью 1931 года «Старик» приказал создать агентурные сети в Нанкине, Ханькоу, Гонконге и Макао.
В этот момент случилось очередное ЧП: провалился кореец «Вилли», не
