— Постараюсь. У русских есть склады, на которых хранится много годного, но уже ненужного оружия. В своё время его держали для ополчения, а для чего держат сейчас, наверное, уже не помнят сами. Здесь все чиновники продажные, поэтому главное — найти среди них достаточно смелого. Мне нужно два-три дня. Но везти придётся с неделю. Летом было бы быстрее, а сейчас быстро не получится.
— Зимой и мы не будем воевать. Они не зря выбрали для начала именно зиму. Ничего, ещё месяца три-четыре, и начнём.
— Вы не в курсе, когда вернётся посол Германии? — спросил Малмсбери. — У немцев в столице много связей и своя агентура, это может сильно помочь.
— Нам сказали, что примерно через неделю. Женит сына и приедет. Хотя теперь его могут поторопить. А зачем вам посол, не можете напрямую обратиться к тому, кто у них ведает агентурой? Они должны поделиться сведениями.
— Может, и должны делиться, но мы от них ничего ценного не получили, — сердито сказал Ламберт. — Граф Шуленбург с нами в эти игры не играл. Или в союзе что-то изменилось?
— Я разберусь, — пообещал Девон. — Сделайте для меня полный отчёт и возьмите билет на ближайший экспресс. И помните, господа, что в нашей игре слишком большие ставки. Если мы проиграем, домой вам лучше не возвращаться.
— Что у вас есть по английскому эмиссару? — спросил Иван Павлович Шувалов приехавшего к нему Апраксина. — Его биография меня не интересует.
— Жаль, потому что биография — это единственное, что мне о нём известно, — усмехнулся Пётр Николаевич. — У англичан сейчас связаны руки и практически не осталось агентуры, но и у нас в их посольстве никого нет. У них даже уборщицы свои, доставленные с туманного Альбиона. Он приехал только на один день, а на следующий уехал обратно. Команды ему мешать не было, и я посчитал, что нам сейчас не нужны скандалы, а его устранение ничего не даст. В лучшем случае выиграем несколько дней. Что бы они ни решили, всё продублируют в дипломатической почте.
— А что могли решить?
— Трудно сказать, — ответил Апраксин. — Мы уже над этим думали. На земский собор они могут повлиять только через польских выборщиков, но сколько там тех поляков по сравнению со всеми остальными! Пошумят, но к их выходкам уже привыкли. Я не жду каких-то неожиданностей от собора. Они могут серьёзно навредить только в промышленности и финансах, но сейчас на это не пойдут. Если что, Совет сразу же всё национализирует. Мы через одного «продажного» чиновника подбросили Мальмсбери черновик одного из ваших заседаний, поэтому он знает, что на это пойдут. Единственное, что приходит на ум, — это беспорядки на наших западных окраинах, скорее всего, у поляков. Тех хлебом не корми, дай только пошуметь, и желательно с оружием в руках. Если оружия будет много, то и шум может выйти приличный. Придётся вводить несколько дивизий и лить кровь, причём не только поляков, но и наших солдат. Это оттянет часть наших сил и даст прекрасный повод для вторжения. Мы усилили охрану границы и контроль грузов, но при желании найдут лазейку для доставки оружия.
— Как только мы начнём, им станет не до поляков, — сказал Шувалов. — Но нужно попробовать избежать кровопролития. Ладно, об этом будем говорить с военным министром. Пётр Николаевич, принято решение включить вас в Совет. Надеюсь, вы не станете возражать?
— Спасибо, — ответил Апраксин. — Это большая честь, а собираетесь вы не очень часто, так что избрание не должно сказаться на моей основной работе.
— И вот вам, как члену Совета, первое поручение, — Шувалов достал из ящика стола папку и положил перед Апраксиным. — У нас есть кое-какие секреты, с которыми незнакомы те, кто не входит в Совет или не сталкивался с ними по работе. Это один из них. Вас ознакомят со всеми, а пока прочитайте это заключение и выскажите мнение.
Пётр Николаевич развязал папку, достал из неё лист бумаги и погрузился в чтение. Закончив, ещё раз бегло просмотрел отпечатанный текст, вернул бумагу в папку и положил на стол.
— Кто проводил исследование? — спросил он. — И как это было выполнено?
— Брали выборки в самых разных местах, — ответил Шувалов. — Психологи проверили все сословия и отразили средние результаты. Потом с помощью химии и гипноза опрашиваемым помогли забыть. Да и не придал никто из них большого значения нашим вопросам, хотя отвечали правдиво.
— Плохо, если так, — расстроенно сказал Апраксин. — Если округлить, то за удар ядами по городам Европы нас осудят девять соотечественников из десяти.
— Всё верно, — подтвердил Шувалов. — А если предварительно провести разъяснительную компанию, не раскрывая наших замыслов, то и тогда от нас отвернутся семь или восемь человек из десяти. Вот если на нас нападут ведущие страны Европы, тогда одобрит большинство. Вывод?
— Первыми бить нельзя, — вздохнул Апраксин. — Придётся изо всех сил укреплять армию и нести потери, но это лучше, чем восстановить против себя свой народ.
Я шагнул вперёд, нанося прямой удар. Вера его не блокировала, она просто уклонилась и ударила меня ногой. Попытка поймать не увенчалась успехом. Жена была слишком быстрой, и моё превосходство в силе не давало большого перевеса. Навыков у меня было больше, но она быстро училась, наконец-то, почувствовав тягу к занятиям.
— Хватит! — сказал я, поднимая руки. — Идём мыться, а то мне к пяти относить папку, а нужно ещё высохнуть.
— Пойдём вместе, — решила она. — Я прогуляюсь с тобой, а то сегодня никуда не выходила. Мне дольше сохнуть, поэтому пойду мыться первой.
Мы приняли душ и ушли в свою комнату. Воспользовавшись тем, что освободилась гостиная, в неё пришёл отец, который слушал новости, передаваемые правительственной станцией.
— Есть что-нибудь интересное? — спросил я.
— Завтра земский собор, об этом и говорят, — ответил он. — Если сообщат что-нибудь интересное, потом расскажу, а пока не мешай слушать.
Мы вошли в свою комнату и сели в недавно купленные кресла. После полуторачасовых занятий хотелось лечь, но надо было сушить волосы. Фен был один, и им сейчас пользовалась жена. Чтобы высушить её гриву без обдува, нужно было сидеть в тепле три часа.
— Мы отправили все катушки, а до сих пор нет пластинок даже по первой партии, — сказала Вера. — И катушек больше нет, на чём будем писать?
— Пока будем только разучивать, — ответил я. — Подожди немного, сейчас в Питере не до нас. Утвердят императора, он утвердит правительство, а потом возьмутся за наш городок. Надо определиться с тем, куда селить и где будем работать. Я отвёз бы всех в Москву, да и правительство отправил туда же.
— Из-за возможной войны? — догадалась она.
— У нас такой же флот, как и у немцев, — сказал я. — Ещё столько же кораблей у французов, а у англичан их в два раза больше. И линкоры у них посерьёзнее наших. Можно набросать мин, но для них есть тральщики. Потеряют время и, возможно, понесут какие-то потери, но пройдут. Береговые батареи нанесут большой ущерб, и добавит авиация. Она у нас хуже той, какая у союзников, но у них не так уж много авианосцев, а мы будем действовать с аэродромов, не испытывая ни в чём недостатка. Ну и добавят потерь орудия самих кораблей. Но и при такой обороне можно прорваться и обстрелять город. Знаешь, сколько весит снаряд орудия в шестнадцать дюймов? Я точно не помню, но больше тонны! Можешь себе представить, что будет со столицей. А ведь в Питере сосредоточено управление империей, поэтому он станет одной из главных целей. А если уедут император и совет министров со своими министерствами, то и Питеру меньше достанется. В мире моей половины столицу перенесли в Москву. Климат там, кстати, тоже получше. И нас нужно отправить туда же. В Москве есть все условия для работы, а у нас ещё моя тётя с дворцом.
