Как любое общественное пространство свободного доступа, где нет должного надзора, зато легко спрятаться, паркинг привлекал тех, кому есть что скрывать. Всего неделю назад здесь задержали нескольких человек, устроивших бойкую распродажу из багажника автомобиля. Маленькие пакетики с новеньким «порошком мечты» они меняли на большие мешки подержанных денежных знаков. Торговцы дурью и не заметили, что в нескольких футах от них, в салоне соседней машины, парочка занималась любовью. Влюбленные, утолив свою страсть, благоразумно не обнаруживали себя еще некоторое время и к тому же запомнили номер соседей по стоянке.
Энн читала об этом случае в газете. И теперь, выйдя из машины и тщательно заперев все четыре дверцы, она вдруг вспомнила о наркодилерах. Это слегка поколебало ее уверенность в себе, как часто бывает с теми, кто отправляется в путешествие сразу после крупной катастрофы. Конечно, все понимают, что вероятность второго крушения ничтожно мала, но никто из пассажиров не может расслабиться ни на секунду.
Длинный проход между машиной Энн и лифтом был забит автомобилями, но, похоже, совершенно безлюден. Озираясь и оглядываясь, она пошла к лифту. Как отвратителен этот бетон! На холодных серых стенах уже проступали темные трещины, похожие на потеки черных слез.
Она поймала себя на том, что считает автомобили. Два, три, четыре… На седьмом — счастливое число семь — она услышала какой-то звук сзади. Скрип, будто кто-то открыл дверь. Энн резко обернулась. Ничего. Может, кто-то вышел из пустой вроде бы машины? Может, этот кто-то сейчас крадется за ней, стараясь идти в ногу? Держится на расстоянии или догоняет?
Рассердясь на себя за малодушие, она тряхнула головой. Куда подевалась храбрость, переполнявшая ее каких-то полчаса тому назад, когда она пела в машине? Энн сделала глубокий вдох, вздернула подбородок и зашагала шире. Одиннадцать, двенадцать, тринадцать — почти половина пути.
Наверно, он был в мягких туфлях или вообще босиком. Она ничего не услышала, только боковым зрением засекла, что кто-то выскочил сбоку. Он бросился на нее. Она ощутила его вес, почувствовала мерзкое хриплое дыхание. Его рука так крепко сжала ее горло, что она даже крикнуть от ужаса не могла.
Ее потащили к ближайшей машине. Потом, раньше, чем она успела понять, что происходит, он схватил ее за волосы, крепко намотал их на кулак, рывком запрокинул ей голову и с невероятной силой рванул вперед, ударив о край капота.
Валентин Фейнлайт работал. Вернее, делал вид, что работает. Наконец пришла корректура к «Барли Роско в „Хопскотч кидс“», и Вэл рассеянно переворачивал страницы. Ему казалось, что все тут нормально. Прежде, в какой-то другой жизни, он бы заметил, что поля на многих страницах не совсем ровные, что волшебный колпак Барли слишком темный в той сцене, где нарисованные мелом квадраты для игры в классики[35], превращаются в медовые помадки. (Колдовской колпак, окрашенный в нежные, бледно-голубые тона, когда Барли просто выходил по обычным делам, имел свойство темнеть, и тем сильнее, чем катастрофичнее оказывались превращения.)
Сейчас Валентин ничего этого не видел. А видел он только лицо Жакса, жестокое, красивое, загадочное. Вчера Фейнлайт вдруг на секунду задумался, как это не слишком умному малому удается выглядеть таким загадочным, но тут же устыдился. У Вэла и раньше возникали подобные мысли, но он сразу себя одергивал, ругал за несправедливость и снобизм. В любом случае соображения такого рода были абсолютно бесполезны. Кто излечивался от лихорадки при помощи бесстрастного анализа?
С Луизой получилось очень нехорошо. Вэл любил сестру и знал, что она сильно страдает из-за своего «изгнания». Если он и мог что-то сказать в свою защиту, так только одно: рядом с ним ей придется страдать гораздо сильнее.
Иногда в такие моменты Вэл признавался себе, что никакие слова не имеют значения, что он просто заразился смертельной болезнью, и вспоминал Бруно. Валу посчастливилось прожить семь лет со сложным, одаренным, забавным, добрым и очень верным человеком. Секс был великолепен, и даже в их ссоры никогда не примешивалось ничего порочного. После смерти Бруно Валентин впал в бездонное отчаяние.
Родители партнера, несколько очень близких друзей, работа, но более всего Луиза вытащили его, вернули к жизни. И вот теперь, когда сестра пробует оправиться от собственного жизненного краха, он ее выгоняет. Еще месяц назад он не поверил бы, что способен на такое. Сегодня утром, когда она плакала на кухне, Вэл почувствовал себя настолько ужасно, что чуть было не переменил решения.
Однако потом ему пришла в голову простая и удивительная мысль. Неделю назад, когда Луиза уехала на весь день в Лондон, он пригласил Жакса посмотреть дом. Было тепло, они пили вино и ели сэндвичи в саду. Жакс любил Фейнлайта, просто не мог от него оторваться. Если Луиза уедет, Жакс сможет не просто приходить сюда, а прийти и остаться.
Зазвонил телефон. Вэл схватил трубку и воскликнул:
— Да, да?
— Привет, Вэл.
— Жакс! Что ты… — Он замолчал, судорожно хватая ртом воздух. — То есть я хотел сказать, как дела? Как ты?
— Вообще-то я собираюсь принять душ.
«О боже, если он меня просто дразнит, я убью его».
— А ты не из зеленых?
— Что?
— Ну, знаешь, типа, экономь воду, принимай душ с другом.
— Хочешь сказать, что ты…
— Только если ты хочешь.
Луиза видела, как он ушел. Звонок слышала всего один — так быстро Вэл схватил трубку. И теперь наблюдала, как ее любимый, ее умный брат, чуть ли не подпрыгивая от волнения, распахивает калитку и мчится через дорогу. Как он пляшет под дудку этого ужасного человека, пляшет, словно большой грустный медведь.
Уже закрыв за собой синюю дверь, поднимаясь по лестнице, Валентин понял, что не прихватил денег. Ну, ничего, он это уладит. Он объяснит.
Дверь в квартиру была приоткрыта. Он слышал, как в ванной льется вода. Жакс уже в душе? Или беззвучно крадется следом по кремовому ковру и готовится напасть, схватить за горло, как сделал однажды? Уже возбужденный, Вэл нарочно не оборачивался.
Но Жакс показался из спальни, одетый в махровый халат. Он подошел к Вэлу и дал ему в руку конец небрежно завязанного пояса. Потом рванул на Вэле рубашку, и пуговицы разлетелись.
Хетти Лезерс, подтвердив день и час похорон мужа, позвала Эвадну и в церковь, и домой, на небольшой ланч после похорон.
Эвадна разложила всю свою одежду черного цвета. Она не жаловала черное, поэтому выбирать было особенно не из чего. Однако, будучи верной традициям, Эвадна не могла прийти на похороны в одежде другого цвета.
Очень многое зависело от погоды. В конце августа мог случиться и очень теплый день, и неожиданно холодный.
Эвадна достала из платяного шкафа жакет и юбку тонкой шерсти, хорошенько встряхнула их. От жакета пахло нафталиновыми шариками и одновременно ее любимыми духами «Шанель».
