ГЛАВА ПЕРВАЯ
Каждый вечер в одно и то же время и в любую погоду Чарли Лезерс шел гулять с собакой. Миссис Лезерс, услышав, как закрылась калитка сада, окружающего их муниципальный блочный домик, смотрела сквозь тюлевые занавески, убеждалась, что муж действительно вышел, и тут же включала телевизор.
Мистер Лезерс обычно отсутствовал около получаса, но его жена ставила кухонный таймер на двадцать минут и после сигнала выключала телевизор, от греха подальше. Однажды муж вернулся раньше, подозрительно посмотрел на только что потухший экран и приложил к нему тыльную сторону руки. Экран был еще теплый. Хетти пришлось выслушать занудную лекцию: всякий дурак знает, что после десяти ничего путного не показывают, а лампы изнашиваются особенно сильно в темное время суток. Однажды она имела неосторожность спросить его, кто платит за телевидение[1], — после этого он не разговаривал с ней три дня.
Однако в ту ночь — или в интересующую нас ночь, как назовут это полицейские, когда выяснится вся ее значимость, — его не было гораздо дольше обычного. Хетти могла бы досмотреть очередную серию «Еще по одной»[2] до самого конца. Всего лишь повтор, конечно, но она так любила этот сериал, бесконечно далекий от ее каждодневной рутины.
Яркий лунный свет лился на лужайку, озаряя знак «Деревня образцового содержания» и любительски исполненный герб Ферн-Бассет. Это была несколько притянутая за уши, основанная на местном фольклоре комбинация: восставший на задние лапы герольдический барсук, пара снопов пшеницы, скрещенные крикетные биты и ядовито-зеленая, оттенка лайма хризантема.
Чарли Лезерс перешел по стриженой траве через деревенскую лужайку на тротуар. Метнул суровый взгляд в темную массу недостроенных новых домов, строительную технику возле паба и попутно пнул груду кирпичей. Миновал несколько викторианских коттеджей и замечательное в своем роде современное строение, почти целиком стеклянное, которое лунный свет омывал серебряным дождем. Еще несколько ярдов — и Чарли оказался на кладбище, за которым начинался лес, Картерс-Вуд. Лезерс шел быстро, с сердитой, неистовой энергией, которая руководила всеми его движениями. Чарли вообще никогда не расслаблялся, даже во сне вздрагивал и подергивался, а иногда размахивал судорожно сжатыми кулаками.
Джек-рассел-терьер старательно трусил за хозяином, то и дело задирая морду и опасливо пытаясь заглянуть ему в глаза. Отставать не разрешалось, ни усталость, ни мучительная жесткость камней под лапами не считались оправданием. Суровый рывок поводка или болезненный щелчок по нежному собачьему носу заставляли поторапливаться. Остановка была дозволена только одна — ради дела, для которого и вывели. Прыгая на трех лапах, собаке удалось пописать. Между тем восхитительно богатые и разнообразные запахи, сгущенные вечерней прохладой, так и остались непознанными.
Не успела Кэнди, которую протащили сквозь густые колючие заросли ежевики и другой подлесок, обрадоваться мягкой листовой подстилке под лапами, как ее тут же дернули вбок и неуклюже развернули, чтобы вести домой.
Они должны были подойти к переулку Толл-Триз-лейн, где жил Чарли, с другой стороны. Путь их лежал мимо полуразрушенных одноэтажных домишек, нескольких богаделен, деревенского магазинчика и церкви Святого Мученика Фомы. Дальше текла река, и только за ней снова заявляли о себе деньги.
Мисбурн — река глубокая и быстрая. Встречая на своем пути небольшую плотину в нескольких сотнях ярдов ниже по течению, она словно бы недовольно шипела, издавала негромкий свист, который мешался с шелестом листьев в неподвижном ночном воздухе. Через реку был перекинут каменный мост с невысокими, фута в три, резными перилами.
Чарли как раз переходил его, когда вдруг услышал крики. Он замер и прислушался. Ночью трудно определить источник звука, и сначала он решил, будто взвинченные, злые голоса доносятся из муниципальных домов, жителям которых решительно наплевать, слышит ли кто их ругань. Но через минуту голоса зазвучали громче — должно быть, в доме открыли дверь, — и Чарли понял, что звуки долетают от ближайшей к церкви постройки — старого дома викария.
