Я вытащила из ножен кинжал, хотела броситься к мужчине, но заметила краем глаза еще одного приближающегося к нему солдата. Все мысли покинули меня в этот момент, ноги подкосились; я слышала только бешеный стук своего сердца, чувствовала такой страх, какой никогда не испытывала в своей жизни. И все же крепко сжала в руке металлическую рукоять, сорвалась с места, как ошпаренная, и одним резким движением, с размаху, всадила клинок в грудь стражника. Рука моя дрожала, но я со всей силы глубже воткнула кинжал в его тело и, услышав болезненный хрип, сорвавшийся с его губ, резко вытащила оружие. Стражник замертво упал на песок.
От осознания того, что я собственными руками убила человека, меня охватила паническая дрожь, дыхание сперло, к горлу подступил колючий ком. Я сжимала пальцы так сильно, что казалось еще немного – и металлическая рукоять кинжала покроется трещинами.
– На корабль, Клэр, – оказавшись рядом со мной, твердым, приказным тоном сказал Жак. Он выхватил из руки мертвого солдата меч, но не успел даже взглянуть на меня, как на нас накинулся еще один стражник.
У меня сердце замирало каждый раз, когда на капитана с невероятной скоростью опускался меч противника. Он уворачивался как только мог, наносил ответные удары, но из-за слабости не мог смертельно ранить солдата.
Происходящее казалось кошмаром. Обессиленные люди продолжали драться, убивать, калечить друг друга – никто не желал сдаваться. От изобилия мертвых тел и от вида крови у меня закружилась голова; перед глазами мелькали моряки и солдаты, и я не могла сконцентрироваться ни на одном из них. Я попыталась отыскать среди всех Теодора и вдруг услышала сквозь звук скрещивающихся клинков и гам его громкий отчаянный крик:
– Клэр!
Раздался оглушительный выстрел, сотрясая каждую клеточку моего тела. Ребенок внезапно оказался рядом со мной, прижался ко мне так сильно, что я едва устояла на ногах. Я услышала страшный, тяжелый хрип, сорвавшийся с детских губ, и Тео, сжимая дрожащими пальцами рукава моей рубахи, медленно обмяк.
– Тео… – Я взглянула на лицо тяжело дышавшего ребенка, опустилась на колени, прижимая вмиг ослабшее тело мальчика к себе. – Тео!
К глазам подступили жгучие слезы. Я почувствовала, как внутри меня что-то оборвалось – что-то хрупкое, невинное содрогнулось и в одно мгновение разбилось. Дрожащей рукой я коснулась теплой щеки мальчика и поймала затуманенный, испуганный взгляд изумрудных глаз.
– Я… так долго… ждал вас… Клэр… – сипло прошептал мальчик, держась одной ручкой за ткань моей рубахи.
По его светлому личику быстро потекли горькие слезы. Губы его дрожали – слова давались ему с большим трудом. Я взглянула на кровавое пятно, разрастающееся на груди мальчика, и резко приложила ладонь к ране.
– Тео, все будет хорошо, – зашептала успокаивающе, смотря в его полные слез глаза и осторожно придерживая его голову. – Смотри на меня, Тео. Все будет хорошо…
– Папа говорил… – продолжил он таким же тихим, рваным голосом. – Что забрал меня… из дома… когда я был еще маленьким… Я так долго ждал свою маму… – Тео вдруг замолчал, вымученно улыбнулся и сжал второй рукой мою кисть. – И был так рад, когда вы оказались в поселении…
Я рвано выдохнула, чувствуя внутри невероятную боль – жгучую, опаляющую, как пламя, режущую, подобно тысячам мечам. Не могла остановить слезы, бегущие по моим щекам, обжигающие кожу. Все смотрела на такое светлое, ясное детское личико и боялась осознать, что это были последние слова мальчика.
– Да, Тео, – неотрывно глядя на него, улыбнулась я в ответ. – Я твоя мама, милый.
Он одарил меня улыбкой – такой добродушной, ангельски невинной, и затих.
– Тео…
Я прижала безвольное тело ребенка к себе так сильно, так крепко, не веря, что он ушел. Было больно. Я дышала тяжело, прерывисто; хотелось кричать – но захлебываясь в слезах боли и отчаяния, я не могла произнести ни слова.
Не знаю, сколько времени прошло с начала битвы; я не смотрела на то, что происходит вокруг, сидела на песке, дрожа всем телом и прижимая к себе мальчика. Спустя какое-то мгновение я увидела подошедших ко мне моряков, сквозь пелену слез, застилавшую глаза, различила испуганные лица Жаннет и Энтони.
А затем увидела его. Он подошел к нам шаткой походкой, разжал пальцы – и из его руки медленно выскользнул меч. Опустившись на колени, капитан протянул руки к своему сыну; я осторожно передала ему тело мальчика и сжала окровавленными пальцами ткань штанов.
Жак смотрел на него с такой невыразимой болью, тоской, пронзавшей его насквозь, что я вновь почувствовала дрожь во всем теле и не смогла сдержать новую волну слез. Я видела, как он с большим трудом сдерживает свои эмоции, дышит тяжело, хрипло, касаясь рукой лица ребенка. Не выдержав, я отвела взгляд.
На берегу царило тягостное, гнетущее молчание, прерываемое лишь всхлипами Жаннет и моими. Я заметила, как Энтони прижал к себе девушку, начал медленно поглаживать ее по спине. Поймав его взгляд, я прочитала в его глазах глубокое сожаление и сострадание.
Сегодня мы одержали победу, но никому не хотелось ликовать и радоваться. Одна потеря оказалась равносильна сотне смертям и затронула сердце каждого моряка. Всего лишь за одну ночь я смогла обрести одного человека, но взамен потерять другого. И если это было платой за свободу любимого, то она оказалась непомерно высока…
Глава 19. Теряя
–
обретаем.
Сегодняшний день был наполнен слезами, немым состраданием, трауром. Меня немало удивило поведение моряков – они искренне сопереживали капитану, некоторые осмеливались завязать с ним короткий разговор, но слова их были печальны и грустны.
Ночью, после ошеломляющего боя, все вернулись на корабль. Мы отплыли от берегов Ямайки, и сейчас судно со сложенными парусами слабо покачивалось на волнах где-то посреди Карибского моря. Не решившись отправиться к капитану и поговорить с ним, я осталась ночевать в каюте Жаннет. Мы не говорили с ней, молчали всю ночь, не засыпали. Я слышала, как она плакала, видела, как дрожала, укутавшись в одеяло, и сама не могла сдержать горячих слез.
Ранним утром все поднялись на палубу – я, Жаннет, Энтони, матросы. Я стояла рядом с девушкой на квартердеке и наблюдала за тем, как капитан выносит из своей каюты укутанное в белоснежную ткань тело мальчика. При виде них на мои глаза вновь навернулись слезы; я поджала губы, сдерживая крик отчаяния. На душе было так тягостно, так больно; сердце обливалось кровью, порой замирало, и казалось, что оно вот-вот остановится.
Сжав кулаки, я заставила себя смотреть на капитана, не отводить взгляда. Мужчина долго стоял у борта корабля, прижимал к себе сына, сдерживая душившие его слезы и не решаясь положить маленькое тельце в приготовленную шлюпку. Все с немым спокойствием ждали и наблюдали за ним.
Меня тяготило невыносимое чувство вины. Я не могла смириться с мыслью, что этот ребенок погиб, спасая меня. Маленький человек с большим сердцем – он отдал свою коротенькую жизнь в обмен на мою. И осознание того, что, если бы не я, Тео, как и многие поселенцы, сейчас был бы жив, разрывало мою душу на части, впивалось осколками, оставляя после себя глубокие шрамы. Это несправедливо. Несправедливое, страшное наказание – терять близких вновь и вновь…
