Ему было не трудно. Когда на следующий день отец Коннорсприехал в монастырь, на заднем сиденье его машины стояло целых шесть ящиковлегкого калифорнийского вина, которое он привез, предварительно заручившисьсогласием матушки Григории. Легко выгрузив их на землю, он по два перенес их намонастырскую кухню и оставил на попечении пожилой монахини, наблюдавшей заподготовкой трапезы.
В кухне раздавалось гудение множества голосов и витали такиеаппетитные запахи, что молодой священник поспешил выскочить на свежий воздух.Все-таки у женских монастырей есть, по крайней мере, одно неоспоримоепреимущество перед мужскими. Впрочем, положа руку на сердце, он не мог сказать,что в приюте Святого Марка его кормили хуже, хотя все повара там были мужчины.
Должно быть, в пище, приготовленной женскими руками, былочто-то особенное, неповторимое. А может, подумал он, все дело в тоске поженской ласке, которая особенно сильна у сирот, оставшихся без матери.
Праздничную мессу должны были служить двое другихсвященников, и отец Коннорс поспешил в церковь, чтобы успеть занять место наскамье. Празднично украшенная церковь уже была полна монахинями и ихродственниками. Многие приехали с детьми, и огни множества свечей отражались вих изумленных глазенках. С главного распятия за алтарем был снят вышитыйзолотом покров, и распятый Христос возносился над хорами подобно взлетающейптице. Торжественно звучал орган, и раздавались слова католических молитв,которые трогали сердца, хотя не все владели латынью настолько, чтобы понять ихсодержание.
В конце концов праздничное настроение овладело всеми, и,когда месса кончилась, собравшиеся, оживленно переговариваясь, вышли в сад. Молодыепослушницы тотчас начали выносить из кухни подносы с едой и расставлять их настолах, уже накрытых белыми полотняными скатертями, покрытыми искусной ручнойвышивкой.
Среди них отец Коннорс увидел Габриэлу. Она и сестра Софиянесли огромное фарфоровое блюдо, на котором лежали переложенные зеленью ирубленым яйцом куски копченого окорока, и молодой священник поспешил к ним напомощь. Приняв у них из рук тяжелое блюдо, он легко поднял его и поставил насередину ближайшего стола, где уже красовались тарелки с ветчиной и серебряныесупницы с фаршированной индейкой. Из-под крышек супниц выбивался пряный парок.На отдельных столах громоздились рулеты, сладкие булочки с глазурью, бисквиты,ромовые бабы, домашнее мороженое и, конечно, желе, высокие зеленовато-льдистыеконусы которого чуть подрагивали на плоских тарелках с золотым ободком.
— Вот это да! — воскликнул отец Коннорс иулыбнулся. — Лукуллов пир… У меня просто глаза разбегаются.
Вы, сестры, определенно знаете, как сделать пасхальнуютрапезу незабываемой.
Габриэла и София смущенно потупились, а сестра Эммануэль сдостоинством кивнула. Она очень гордилась своими воспитанницами, которыеблестяще справились с порученным им ответственным делом.
Праздничная трапеза продолжалась почти до полудня. Кдвенадцати часам все так наелись, что впали в какое-то сонное оцепенение.Многие остались за столами, остальные перешли в сад и расселись на траве подяблонями, неспешно переговариваясь и щурясь на высокое солнце.
Габриэла как раз доедала последний кусок пирога с дикимияблоками, когда отец Коннорс снова подошел к ней. Всю трапезу он просидел застолом с настоятельницей. Матушка Григория говорила мало, однако у отцаКоннорса сложилось впечатление, что она внимательно за ним наблюдает, пытаясьсоставить о нем свое мнение.
Ничего удивительного или странного он в этом не нашел. Вприходе Святого Стефана отец Коннорс был человеком новым; до своего назначениясюда он стажировался в Ватикане, а еще раньше — работал в Германии, так чтоинтерес настоятельницы к его персоне был вполне объясним. Впрочем, молодойсвященник надеялся, что произвел на старую мудрую монахиню благоприятноевпечатление.
— На вашем месте, сестра Берни, я непременно положил бына пирог пару ложек ванильного мороженого, — шутливо посоветовалон. — Мы всегда так делали в приюте. Нас, надо сказать, кормили оченьнеплохо, и все-таки я еще никогда не ел так вкусно, как сегодня. Вам пораоткрывать собственный ресторан с монастырской кухней. Вы смогли бы заработатьдля ордена целое состояние.
Габриэла подняла голову и рассмеялась шутке.
— Мы могли бы назвать его «У матушки Григории», —сказала она. — Думаю, ей бы понравилось.
— Или, может быть, просто «Веселые монашки». Подобныеназвания сейчас в моде, — сказал отец Коннорс. — Я слышал, в однойстарой церкви в центре Нью-Йорка недавно открылся бар, который называется «Устарины Иисуса». Вместо стойки они используют алтарь… — Он покачал головой. То,что он сейчас говорил, отдавало святотатством, и они оба знали это, тем неменее Габриэла снова рассмеялась. Все же Джо Коннорс счел за благо переменитьтему.
— Когда мне было четырнадцать, я любилтанцевать, — признался он, беря со стола чистую тарелку и кладя на нееломтик ягодного рулета. Рулет оказался с его любимой ежевикой, и, откусивкусок, он зажмурился от удовольствия. — А вы любили танцевать, сестра?
Отец Коннорс снова перешел на «вы», но от этого он не сталказаться более далеким. Габриэла чувствовала себя с ним как в обществе старогодруга, и подобные незначительные формальности не имели никакого значения.
— Нет. — Габриэла отрицательно покачала головой. Яв монастыре с десяти лет, — добавила она зачем-то, хотя он это ужезнал. — Но мне нравилось смотреть, как танцуют другие. Когда я быламаленькой девочкой, мама… В нашем доме часто бывали танцевальные вечеринки, и япряталась на верхних ступеньках лестницы и подсматривала. — Тут Габриэласмущенно улыбнулась. — Мне не разрешали выходить к гостям, — пояснилаона.
Отец Коннорс только печально вздохнул. Это была маленькая,но впечатляющая деталь, благодаря которой он мог лучше представить себе жизнь,которую Габриэла вела до того, как попала в монастырь.
— А что за гости приходили к вам? — спросил он, неочень хорошо понимая, в каких кругах вращались родители Габриэлы. Она, правда,упоминала, что ее отец и мать были не из бедных, однако отцу Коннорсу неверилось, что образованные, обеспеченные, воспитанные в духе соблюдения всехсветских условностей люди могли так обойтись со своей единственной дочерью.
— О, это были очень богатые и влиятельные люди… —Габриэла прищурилась, вспоминая. — Банкиры, сенаторы, адвокаты, бывал дажеодин русский князь. Впрочем, тогда я не очень разбиралась, кто есть кто. Мнеони казались сказочными королями и королевами, и я мечтала, что когда явырасту, то стану такой же, как они.
«К счастью, этого не произошло», — подумал отецКоннорс, когда Габриэла неожиданно замолчала.
— О чем вы думаете, сестра Берни? — спросил он.
— О нашем доме, — просто ответила Габриэла. —Я даже не знаю, что с ним стало. Быть может, мать продала его… Это было такдавно.
