Книга Изгнанная из рая - Даниэла Стил

Настроение в пансионе тоже было тревожным. Утром мадамБосличкова, которая весь предыдущий вечер просидела у телефона, снова позвонилав госпиталь и узнала, что состояние Габриэлы не изменилось. Пансионеры,расходившиеся по делам, обнаружили на входных дверях написанный от рукиинформационный бюллетень, в котором хозяйка извещала жильцов, что Габи все ещебез сознания, но врачи надеются на лучшее.

После обеда мадам Босличкова и миссис Розенштейн сновапозвонили в больницу, но новости были неутешительными. Никаких перемен, сказалим мистер Мейсон — тот самый молодой врач, который занимался Габриэлой вчера.«Прогноз неопределенный», — добавил он, и две пожилые женщинывсполошились, решив, что Габриэла непременно умрет. Врач объяснил, что, покаона не пришла в сознание, сказать что-либо наверняка очень трудно, и обещалнепременно позвонить им, если что-нибудь изменится.

Смена кончилась два часа назад, но Питер все еще был наместе. Врач, который должен был его сменить, позвонил ему в одиннадцать исказал, что у его жены трудные роды. Он с шести утра находится вместе с ней вродильном отделении той же больницы. Питер сразу согласился выручить приятеля,хотя это означало, что ему придется дежурить вторые сутки подряд. Впрочем, длянего это было в порядке вещей. В сложных случаях Питер оставался в отделении,даже если ему не надо было никого подменять. В конце концов, именно это ипривело их брак с Лилиан к такому бесславному концу. Но Питер ни о чем не жалели всячески оправдывал свою бывшую жену. В последнее время ему все чаще и чащеказалось, что врач-травматолог федеральной больницы вовсе не должен жениться.

— Что новенького? — спросил Питер у дежурнойсестры, вернувшись из столовой. Утро выдалось довольно тихим: до конца егосмены они приняли только двух пострадавших — десятилетнего темнокожегомальчика, который сильно обгорел во время пожара в Гарлеме, и восьмидесятишестилетнююженщину, которая упала на крыльце собственного дома и заработала перелом шейкибедра. Ничего экстраординарного. Мальчишку передали в ожоговое отделение, иПитер отправился обедать.

— Все по-прежнему, — ответила сестра, ссочувствием глядя на него. Она уже знала, что Питер работает вторые суткиподряд. — У меня полный термос кофе. Хочешь?..

— Потом. — Питер покачал головой и, скорее порутинной привычке, чем по необходимости, зашел в палату интенсивной терапии,чтобы проведать Габриэлу. Минуты две он стоял возле ее койки, созерцаяпоказания приборов, потом приподнял пальцем веко здорового глаза.

И в этот момент ему показалось, что лицо Габ — Как тут нашаСпящая Красавица? — осведомился он беззаботно, и сиделка пожала плечами.Как и велел Питер, она много разговаривала с Габриэлой, но та никак нереагировала. Сиделка решила, что либо врач ошибся, и это был обычный рефлекс,либо девушка просто не хотела возвращаться в мир, который обошелся с ней такжестоко. Такие вещи иногда случались: спасаясь от боли, страданий инесправедливости, пациент порой отступал так глубоко в себя, что уже не могвернуться.

Знаком отпустив сиделку, Питер сел на стул рядом с кроватьюи еще раз вложил палец в ладонь Габриэлы, но ничего не произошло, хотя онпродолжал звать ее по имени и разговаривать с ней. Он уже отчаялся, но вдругГабриэла неожиданно шевельнула рукой. Глаза ее оставались закрыты, но Питерпонял, что она услышала его.

— Ты так разговариваешь? — ласково спросилПитер. — Может, попробуешь что-нибудь сказать по-настоящему?

Ему было очень важно знать, не повреждены ли речевые центры,и если нет, то способна ли она рассуждать логически и здраво. Но пока Питерубыло бы достаточно одного слова, одного взгляда или звука.

— Как насчет того, чтобы спеть мне какую-нибудь песенку? —весело предложил он и негромко засмеялся. В любых, самых тяжелыхобстоятельствах Питер умел рассмешить пациента, вдохнуть в него веру всобственные силы. За это его любили и больные, и сестры. Но главным, чтозавоевало Питеру уважение коллег, было, безусловно, его умение возвращать кжизни самых тяжелых больных, которые уже утратили способность к сопротивлениюили просто не хотели бороться.

— Ну же, Габриэла! — продолжал уговаривать ееПитер. — Спой мне «Звездно-полосатый стяг». Или «Маленькая звездочка,свети!»…

И он сам запел эту известную детскую песенку. У него совсемне было музыкального слуха, и заглянувшая в операционную сестра невольноулыбнулась. В больнице Питера считали немного сумасшедшим, однако его«музыкальная терапия» давала порой совершенно удивительные результаты.

— А может, ты предпочитаешь «Алфавит»? — спросилПитер, прерывая пение. — Он поется на ту же мелодию, что и «Маленькаязвездочка…». Знаешь?..

Так он продолжал болтать и петь, и вдруг Габриэла негромкозастонала.

— Что-что? — быстро спросил Питер, воодушевленныйуспехом. — Это был «Звездно-полосатый» или "Отель «Калифорния»? Яузнал мелодию, но что-то не расслышал слова…

Габриэла снова застонала, на этот раз — громче, и Питерпонял, что она возвращается. Реакция была вполне сознательной.

Тут ресницы Габриэлы снова затрепетали. Опухоль на скуле всееще мешала ей, и Питер осторожно коснулся ее век кончиками пальцев. Лишь с егопомощью Габриэла сумела открыть глаза. Все еще расплывалось перед ней, но онасумела рассмотреть рядом с собой очертания человеческих плеч и головы. ГубыГабриэлы чуть заметно дрогнули, и, хотя она не издала ни звука, Питер готов былзавопить от радости. С помощью одного лишь волевого усилия ему удалосьзаставить ее вернуться чуть не с того света. Теперь у него появилась надежда,что, может быть, — пока еще только «может быть»! — Габриэла сумеетпоправиться.

— Привет, — сказал он. — Я очень рад, что тывернулась. Нам тебя не хватало.

Габриэла снова застонала. Ее губы так распухли, что она немогла говорить внятно, но Питер видел, что она старается. Ему очень хотелосьспросить, что случилось и кто сотворил с ней такое, но он понимал, чтоторопиться не стоит.

— Как ты себя чувствуешь? — осведомился он самымбеззаботным тоном, на какой только был способен. — Или это глупый вопрос?

На этот раз Габриэла чуть заметно кивнула и сразу жезажмурилась. Двигать головой было невыносимо больно, и она невольно застонала,но минуту спустя снова открыла глаза, чтобы посмотреть на него. В ее голубыхглазах застыло страдание.

— Вижу, вижу, как тебе скверно, — пробормоталПитер с сочувствием. Несколько позднее он планировал дать ей болеутоляющее, носейчас делать это не стоило: Габриэла только что пришла в сознание, и Питер нехотел сразу же погружать ее в наркотический сон, вызванный тем или инымлекарством. Пока он не выяснит все, что ему необходимо, ей придется потерпеть.

— Можешь сказать что-нибудь еще? — спросилон. — Петь не обязательно — просто сказать…

Лицо Габриэлы снова чуть заметно дрогнуло. Питер видел — онапытается улыбнуться ему, но то, что у нее в конце концов получилось, большепоходило на гримасу боли.