Впустите солнце.Впустите солнце внутрь себя[80].
В зале стояла духота. Полицейские в форме не спускали глаз с публики – в основном с длинноволосых типов, от которых так и ждешь, что они вот-вот примутся дымить травкой.
Актрисы на сцене кувыркались под одеялом, на котором было написано «Цензура», а потом запели, выставив обнаженные груди. Розария отвела глаза. Уж очень неловко было за тех, кому природа, похоже, забыла даровать хотя бы намек на стыд.
Идея семейного похода в театр принадлежала Джованни, который хотел развеять мрачное настроение Джульетты. Заодно и показать себя светским человеком. Они выбрали «Волосы» – скандальный американский мюзикл на немецком и в исполнении немецких актеров. Винченцо оставили дома смотреть телевизор, вещающий на непонятном ему языке, потому что зрителей моложе шестнадцати лет на спектакль не пускали.
Джульетта никогда прежде не бывала ни в музыкальном театре, ни в опере, хотя с удовольствием слушала оперную музыку. Происходящее на сцене перевернуло ее представления о мире. Поначалу Джульетта отнеслась к действу скептически, но исподволь музыка увлекла, втянула ее в водоворот красок и звуков. Как будто кто-то распахнул дверь в потайную комнату – и в замшелой крестьянской хижине взорвался волшебный фейерверк.
В Германии мода не была искусством правильных пропорций, на нее смотрели исключительно как на способ самовыражения. Публику мало интересовало, какой школе следует модельер, комбинируя материалы и изобретая фасоны. Эмоциональная выразительность – вот что тут имело значение.
Для Джульетты, чей стиль сформировали миланская эстетика и сицилийские традиции, это было как глоток свежего воздуха.
– О чем они поют? – шепотом спросила Розария мужа.
Джованни пожал плечами:
– Хотят больше свободы… И трахаться друг с дружкой без помех.
– И ты хочешь здесь жить?
– Оставь, пожалуйста, это же шутка.
– Это так ты жил до нашей свадьбы?
Джованни загадочно улыбнулся:
– За кого ты меня держишь, любовь моя?
Джульетта постукивала ногой в такт музыке, чем нервировала мужчину в соседнем кресле, потного типа в роговых очках.
– Джованни, ты лучше меня понимаешь этих немцев, – прошептала она брату на ухо. – Сидят как студенты на лекции… Они всегда такие?
Джованни снова пожал плечами:
– Да, обычно такие.
После спектакля Джульетте с Розарией представилось еще одно доказательство странности немцев. Джованни повел женщин на Леопольдштрассе, в итальянское кафе-мороженое, где работали земляки из Венето. За столиками у входа группа студентов с прилизанными волосами вела дискуссию – настолько серьезную, словно речь шла о планах на ближайшую мировую революцию.
Джульетта заметила, что в немецких кафе не принято выставлять столики на улицу, как в Италии. Заглянув в окно баварской пивной, она увидела мужчин в странных шляпах с перьями и официантку в дирндле, державшую в руках сразу четыре огромные кружки. Совсем как в фильме, который они когда-то смотрели с Винсентом.
Когда компания вернулась домой последним трамваем, Винченцо спал перед включенным телевизором.
Он ненавидел Германию.
Винченцо скучал по друзьям, книгам, своему велосипеду. Он бы уехал домой – но только с матерью. Он видел, как тяжело дался Джульетте разрыв с Энцо, и не хотел создавать ей новых проблем. Только это и помогало ему терпеть, да и в конце-то концов, до начала учебного года оставалось не так много.
Дядя Джованни между тем продолжал разводить телефонную дипломатию, уговаривал Энцо не давить на Джульетту. Мол, он сам убедит ее вернуться. И она обязательно образумится, уж к концу лета – наверняка.
Энцо с трудом, но удалось обуздать чувства и послушаться шурина. Однако он взял с Джованни слово не спускать глаз с Джульетты. Даже пригрозил разобраться с ним, если с его женой что случится.
– Положись на меня, Энцо, – заверял Джованни. – Я люблю ее не меньше твоего.
Что до бизнеса, то Джованни решил оставить службу на «Мерседесе» и сосредоточиться на сфере продовольствия. О чем и сообщил Розарии, присовокупив, как же осточертели ему проблемы с экспортом машин. Мировая революция не за горами, а значит, у автомобилей класса люкс нет будущего. А вот апельсины, яблоки и бананы люди будут есть всегда, независимо от партийной принадлежности.
Джованни даже отвел Розарию на рынок и, воспользовавшись тем, что Розария не понимала по-немецки, а господин Римершмидт ни слова не знал по-итальянски, представил ей хозяина лавки, где работал продавцом, своим «деловым партнером». Добряк Римершмидт, страдавший от множества хворей, держался скромно, а Джованни старательно изображал из себя маршала торгового фронта.
