Ознакомительная версия. Доступно 25 страниц из 121
— Зайдите в избу! — пригласила девушка. — Я вам все занесу.
Она разулась у крыльца, тщательно вытерла травой сапоги и поставила их на доске.
Девушка внесла вещи Егора, достала из сундучка мятое, но свежее полотенце. Под платком волосы ее казались черными, и темны были ее глаза. Она полила гостю на руки, черпая теплую воду из котла. На столе появился хлеб, посуда и до половины черный горшок с рыбными щами. Сквозь открытую дверь виднелась лодка на песке и куча наносника, выловленного багром, блеклое солнце над лысой шкурой горелой сопки и заходящая туча.
Молодая хозяйка была приветлива и, как показалось Егору, походила на его сына Василия. Почудилось что-то свое, родное. Улыбка ее добрая и немного слабая, как у Васьки. И все смеется и смотрит на Егора с радостью, словно хочет что-то сказать или спросить, как будто знает Егора, но не решается напомнить.
— Когда высокая вода, пароходы и баржи с большой осадкой идут этой протокой, сокращают расстояние. Полому здесь тоже ставят знаки.
— Как же добраться до Утеса?
— Тут по дороге перекат. Отец покажет. Надо знать, как идти. День хода до пристани против течения. Если бы ветер!
Она принесла весла, положила их у крыльца и, входя, молвила:
— Нет ветра. Отец к ночи вернуться должен. Он ушел на паровом катере с рабочими. Говорят, скоро так обставят берег, что пароходы даже ночью пойдут. Может это быть? — быстро спросила она, вытягивая тонкую шею. — Много же бакенщиков понадобится!
«Несколько дней тому назад какой-то человек на речке стрелял в меня из-за лесины. А река идет сюда. Долго ли скатиться лихому человеку? Что же она так доверчива?» — подумал Егор.
Он рассказал, как вел экспедицию из Уральского и заплутался. Девица вытянула тонкую шею и присела на лавку. Ее голова в платке походила на опенок или подберезовик. Егор слишком долго молчал и теперь охотно разговорился.
Стемнело. Девушка постелила Егору на кровати, а себе на лавке.
Кузнецов вытянулся и только сейчас почувствовал, как загудели его ноги и все кости. Нашлось наконец место, где можно отдохнуть. Он наговорился сегодня досыта… «А славная девушка!»
Ночью он услыхал, как она, шлепая босыми ногами, вышла.
— Катерина, чья это лодка? — грубо спросил за окном хриплый голос.
— Из Уральского… Он экспедицию проводил… — доносились отрывки ее ответов.
Они еще о чем-то говорили.
В избу вошел человек с фонарем и поставил его на стол. Егор поднялся.
— Спи! — махнул ему рукой хозяин.
Он повесил куртку и картуз на гвоздь, разулся, задул фонарь. Слышно было, как он проворно вскочил на печь.
Егор поднялся на восходе, стал укладывать вещи. Хозяин ловил рыбу неподалеку от берега. Лодка его пошла к дому.
Через открытую дверь в избу засветило солнце. Катя принесла щепье. Сегодня глаза ее совсем светлые, платок сбился, видна русая коса. Без платка, узившего ее лицо, стало оно скуластей и добрей, а глаза — поменьше. Она еще больше походила сегодня на Ваську.
Разговаривая, Катя подымалась на носки, словно хотела взлететь, и вытягивала свою тонкую шею.
Отец ее пришел с карасями на пруте. Он хром, с обкуренными усами, с белокурым чубом в седине, морщинист и очень бледен, видимо, загар его не брал или он болел недавно, лицо без кровинки.
Шутливо откозырял Егору, как заправский вояка.
— Честь имею служить! Иван Федосеич Тихомиров, матрос первой статьи в отставке!.. Как спал? — хлопнул он Егора по плечу… — А как же платят вам в экспедиции? Откуда знаешь здешние места? Это все больше гиляки водят всех в тайгу.
Егор, наслушавшийся вчера рассказов Кати про отца, смотрел на него с большим уважением. Мужчины разговорились.
Катя подала зажаренных карасей.
— Надо бы спрыснуть наше знакомство! Я живо сходил бы, а? — бойко спросил Федосеич и глянул на дверь. — Тут как раз за островом баркас ночует. Он у гиляцкой деревушки остановился… У них всего там!..
Егору не хотелось задерживаться. Теперь он понял, почему бакенщик так бледен. Егор промолчал, делая вид, что ничего не понимает. Бакенщик на своем не стал настаивать и про «спрыски» более не вспоминал. Егору жаль стало пропойного пьяницу и дочь его, закинутых судьбой на край земли.
— Сколько же отсюда считается верст до Уральского? — спросил он.
— А не ты хозяин «штанов»? — вдруг спросил матрос.
— Я.
Катя опять вытянула шею и просияла и опять поднялась на пальцы, словно собиралась танцевать от радости.
— Ну, диво! — сказал Федосеич. — Тут ведь трещеба, а ты вышел невредимый! Поживи у нас хоть денек! Мы с тобой отдохнем. Тяжелая моя работа… Простужаешься… В шторм приходится ходить на шлюпке… Поди, Катерина, занеси-ка рангоут в пакгауз. Седне — в увольнение!
Пакгаузом он называл маленькую будку, стоявшую особняком на гребне холма.
— Хорошая, а бог счастья не дает! — сказал вдруг старик с неподдельной горечью вслед вышедшей дочери.
Она умело вынесла из шлюпки мачту, укладывала паруса.
— Ну, спасибо тебе, хозяин, — сказал Егор. — Дозволь поблагодарить и просим простить. А мне надобно спешно домой, хлеб убирать.
— На «Егоровы штаны» торопишься? — добродушно спросил Иван Федосеич. Оп посмотрел на три рубля, которые Кузнецов положил на стол. — А что это?
— За ночлег в благодарность.
— Нет, я это не возьму. Как же можно брать за ночлег? Ты экспедицию вел за десять рублей, а я чуть не половину возьму себе… Один я не пью, ты не думай, что матрос… Мне человека надо, а это что… Начальство приезжало, и все кричали на меня… Жаль, Егор Кондратьевич… Эх ты, Амур! Слыхал про тебя… Ну, как хочешь. Я неволить не могу.
Матрос объяснил, как надо добраться до Утеса.
— Но если начнется ветер, то худо… Весла оставь, я пойду переметы погляжу! — крикнул старик дочери.
Видно было, что Федосеичу досадно, и он отпускает гостя скрепя сердце.
Егор подумал, что хозяин уступчив не по слабости и что, кажется, он — хороший товарищ. Откуда занесла его судьба с дочерью на этот песчаный мол после жарких-то стран, и чудо-птиц, и штормов в океанах… Туда-то и рвались дети Егора, теперь узнавшие, что океан рядом. Конечно, привык он на судне, в команде, к людям, мог выбрать себе товарищей. А здесь он одинок.
— Денег мне не надо. Лучше оставь дочери на счастье самородочек, — вдруг сказал Федосеич.
Егор спрятал деньги, развязал узелок и положил на стол золотой самородок.
— Когда-нибудь ей пригодится. На счастье тебе! — сказал отец, когда Катя вошла.
Она потупилась и, полуприкрывшись платком, с любопытством смотрела на стол. Потом она глянула на отца и на Егора быстро и с таким выражением, словно резанула их бритвой.
Ознакомительная версия. Доступно 25 страниц из 121
