Алла Сергеевна Демидова — Народная артистка России.
Воспоминания написаны для этой книги.
В конце 1970-х на Икше, под Дмитровом, был построен четырехэтажный дачный кооператив, где в свое время жили и Таривердиев, и Смоктуновский, и Лиознова, и Чурикова с Панфиловым, и много, много других знаменитых кинематографистов. Нея узнала про это поздно, к сожалению, но успела купить однокомнатную квартиру и втащила в дом меня, но только на правах аренды. Потом, когда Нея перебралась в двухкомнатную квартиру, мне досталась ее однокомнатная, я жила там довольно-таки долго.
Жизнь у нас была демократическая, все друг друга знали, но приезжали все-таки отдохнуть, и поэтому по негласному договору — если не встретишься глазами, то можно и не здороваться.
У нас с Неей обнаружилась сразу одна страсть: ходить в лес за грибами. Мы выходили из дому с корзинками и сразу же — Неин голос — прерывистый, с характерной хрипотцой: «Ну, давайте рассказывайте, Алла Сергеевна, что у вас там на Таганке нового?» И так вот переговариваясь, идем в лес часа на два, на три. С нами моя неизменная пуделиха Машка, которая в лесу бегает от меня к Нее и от Неи ко мне и боится нас растерять.
Мы собирали почти все растущие грибы, кроме, конечно, поганок с прекрасным названием Amanita virosa. Называть грибы латиницей нас приучил Петя Зоркий, для нас главный специалист. И мы с Неей друг перед другом: кто больше запомнит. Особенно мы любили розовые мухоморы, по-немецки Perlpilz, которые никто не брал, и нам все говорили, что мы отравимся. Однажды мы набрали их целую корзину, они были еще маленькие и нераскрывшиеся. А когда они маленькие, то их легко перепутать с обычными красными мухоморами. Пришли домой, пожарили, пригласили нашу икшанскую соседку Инну Генс и с удовольствием съели все эти грибы.
Ночью я поняла, что мы все-таки перепутали. Я не спала, уверенная, что отравилась и скоро умру, пила молоко и писала прощальные письма. Инна наутро тоже рассказала, что почувствовала дискомфорт, проснулась среди ночи, встала — два пальца в рот, освободилась и снова уснула. Нея сообщила, что тоже среди ночи что-то почувствовала странное, вздохнула, но про себя сказала: «Ох уж эти комплексы, Алла Сергеевна», перевернулась на другой бок и продолжала спать дальше. Разные характеры!
Кстати, эти розовые мухоморы (Perlpilz), обжаренные вместе с черносливом и вином, очень вкусны. Это я уже потом их ела в Швейцарии.
Рядом с нашим домом есть так называемый поселок космонавтов. И в то время там были два нежилых дома в заросших садах, где росли сливы, терновник, смородина и цветы. Мы с Неей иногда, возвращаясь из леса, лазили в эти сады за сливами, за цветами или опять же за грибами, которые там никто, кроме нас, не собирал. Как-то раз, когда Нея уже была там, за забором, я замешкалась и услышала, как к соседней даче подъезжает машина. Я кричу: «Нея, атас!» И вижу, как Нея — известный критик и доктор наук — испуганно полезла обратно и застряла на полпути (лаз был очень узкий), превратилась в сучочек. Мы долго хохотали, но тем не менее полезли уже вместе за другой забор — за грибами. С нами тогда были обе мои собаки — и пуделиха Машка, и пекинес Микки. Они тоже понимали, что мы в чужом саду: только кто-то проходит мимо, как мы все четверо замираем в одинаковых позах. Замираем, при том что Машка и Микки любят полаять на прохожих, а у Неи Марковны тоже не слабый голос. Это детское ощущение азарта, опасности, недозволенности я очень любила в Нее.
Однажды в лесу Нея под кустом собирает свои любимые серые рядовки (Tricholoma portentosum), и на ее фразе про «экзистенциализм Сартра…» я вижу, как к нам приближается огромный лось. Нея его не замечает, а я боюсь ей об этом сказать, потому что понимаю: испугавшись от неожиданности, она может испугать и лося. Лось проплывает мимо, круша ветки, а Нея, продолжая неоконченную фразу про Сартра, так сердито мне: «Ну зачем вы там, Алла Сергеевна, ломаете деревья?» Когда лось прошел мимо, я ей шепотом: «Нея, посмотрите…» И Нея застыла в той же позе, в какой стояла моя пуделиха Машка.
