— Я не позволю, чтобы мной вертели! — кипятилась она. — Ну кто-то же должен что-то сделать!
— А мистер Бреветт? — спросил я. Она резко взглянула на меня.
— Я не хочу впутывать его в это дело. — Голос ее сделался заметно холоднее.
— Да, конечно.
Миль десять мы проехали в задумчивом молчании. Наконец она спросила:
— Вы сможете найти другую лошадь к пятнице?
— Могу попробовать.
— Попробуйте.
— А если у меня получится, вы можете гарантировать, что меня не огреют по голове и не отберут ее, как в этот раз?
— А я думала, жокеи — люди отважные, — заметила она.
После этого обидного замечания мы молчали еще миль пять. Потом она спросила:
— Вы этих людей не знаете?
— Нет.
— Но они-то вас знают. Они знали про ваше плечо.
— Да.
— Вы об этом уже думали, да? — Она казалась разочарованной.
— Угу.
Я осторожно проехал по оживленным лондонским улицам и остановился у гостиницы «Беркли», где жила Керри Сэндерс.
— Зайдемте ко мне, выпьем, — предложила она. — Судя по вашему виду, вам не помешает.
— Э-э...
— Да ладно, идемте! — сказала она. — Не съем я вас! Я улыбнулся.
— Ну, хорошо.
Окна ее номера выходили на Гайд-парк. По скаковой дорожке двигалась вереница пони, группка всадников упражнялась в выездке. Лучи заходящего солнца озаряли сиренево-голубую гостиную, отчетливо вырисовывая кубики льда у нас в стаканах.
Мой выбор ее разочаровал.
— Вы уверены, что будете пить эту кока-колу?
— Она мне нравится.
— Но когда я предлагала выпить, я имела в виду именно выпивку...
— Мне пить хочется, — доступно объяснил я. — И голова болит. И к тому же я за рулем.
— А-а! — Она смягчилась. — Понимаю. Я сел, не дожидаясь приглашения. Мне, конечно, было не привыкать к ударам по голове, но это был первый за последние три года, и я обнаружил, что за это время успел отвыкнуть.
Керри Сэндерс сняла свое великолепное, но запачканное пальто. Ее костюм отличался той простотой, какую могут позволить себе только очень богатые люди, а фигура, которую он обтягивал, была выше всяких похвал. Она приняла мое молчаливое восхищение как должное, словно этого требовала простая учтивость.
— Так, — сказала она. — Вы ни черта не сказали о том, что с нами произошло. Теперь я хочу, чтобы вы объяснили, что это могли быть за люди.
Я отхлебнул шипучей газировки и осторожно покачал головой.
— Понятия не имею.
— Но вы должны хотя бы догадываться!
— Нет... — Я помолчал. — Вы никому не говорили, что едете на аукцион в Аскоте? Не упоминали мое имя? Не упоминали о Катафалке?
— Послушайте, — возразила она, — они же напали на вас, а не на меня!
— Откуда нам знать?
— Ну как же? Ваше плечо...
— Ваша лошадь.
Она беспокойно встала, пересекла комнату, бросила пальто на стул, вернулась. Изящные сапожки были в грязных разводах и на светлом розовато-лиловом ковре смотрелись неуместно.
— Я говорила, может быть, троим, — сказала она. — Во-первых, Паули Текса.
Я кивнул. Паули Текса — это тот американец, который дал Керри Сэндерс мой телефон.
— Паули сказал, что вы — честный барышник, а это такая же редкость, как хорошая погода в воскресенье.
— Спасибо.
— Потом я еще сказала тому парню, который делал мне укладку, — задумчиво продолжала она.
— Какому парню?
— Ну, парикмахеру. Тут, в гостинице, есть парикмахерская...
— А-а.
— А вчера я обедала с Мэдж... С леди Роскоммон. Это просто моя подруга.
Она неожиданно уселась в стоявшее напротив кресло с обивкой из бело-голубого ситца. Большая порция джина и коньяка заставила ее щеки разрумяниться и слегка смягчила несколько диктаторские манеры. Пожалуй, сейчас она впервые увидела во мне человека, а не просто нерадивого работника, который не справился с поручением.
— Не хотите снять куртку? — спросила она.
— Да нет, мне пора...
— Ну ладно... Хотите еще этой чертовой газировки?
— Да, пожалуйста.
Она налила мне еще, принесла стакан, снова села.
— Вы что, никогда не пьете?
— Редко.
— Вы что, алкоголик? — сочувственно спросила она.
Я подумал: странно, что она задает такие интимные вопросы. Но улыбнулся и ответил:
— Нет.
Она вскинула брови.
— Почти все непьющие, кого я знаю, — бывшие алкоголики.
— Я ими восхищаюсь, — ответил я. — Но я не алкоголик. Я с шести лет пристрастился к кока-коле и так и не вырос.
— А-а... — Она потеряла ко мне интерес. — Дома я состою в попечительском совете частной клиники.
— Где лечат алкашей?
Моя грубость ее не затронула.
— Да, мы помогаем людям, у которых проблемы со спиртным.
— И как, получается? Она вздохнула.
— Иногда. Я встал.
— Всем все равно не поможешь. Поставил стакан на стол и направился к двери, не дожидаясь, пока Керри Сэндерс встанет.
— Вы дадите мне знать, когда найдете другую лошадь? — спросила она. Я кивнул.
— И если вам придет в голову что-то насчет этих двоих — тоже.
— Ладно.
Я не спеша доехал до дома и поставил машину в гараж рядом с конюшней. Три лошади нетерпеливо переминались с ноги на ногу в денниках, молчаливо жалуясь на то, что я на час запоздал с вечерней кормежкой. Они были здесь ненадолго — ждали, когда их переправят иностранным покупателям. Это были не мои лошади, но пока что отвечал за них я.
Я поговорил с ними, похлопал их по мордам, вычистил денники, накормил их, напоил, укрыл попонами, чтобы они не замерзли холодной октябрьской ночью, и только после этого позволил себе уйти в дом и заняться своей ноющей головой.
У меня не было жены, которая ждала бы меня с улыбкой на лице и с соблазнительным горячим ужином. Зато у меня был брат...
Его машина стояла в гараже рядом с моей. В доме было темно. Я вошел на кухню, включил свет, вымыл руки горячей водой, всем сердцем желая препоручить моего собственного алкаша Керри Сэндерс и ее частной клинике, где их иногда успешно лечат. К сожалению, это было невозможно.
Он храпел в темной гостиной. Включив свет, я увидел, что он лежит ничком на диване и на ковре рядом с его безвольно свесившейся рукой стоит пустая бутылка из-под виски.
