Рис. 3. Лодки египетской Восточной пустыни. Доисторические петроглифы
Изображения этих «иноземных» ладей Винклер оценивал как вершину своих археологических изысканий в египетских пустынях. «Их корпус ровный; нос и корма загнуты вверх под прямым углом»; многие имеют «команды, обозначенные маленькими штрихами и показывающие, что эти лодки были достаточно велики для перевозки значительного количества людей», уточню, в «штрихах» исчисляющихся десятками. Нередко над такими лодочными экипажами, существенно превосходя их ростом, возвышаются «капитаны» с вытянутой вперед рукой, словно указывающие направление плавания (рис. 3, слева; рис. 28). Проанализировав соответствующие петроглифы, Винклер заключил, что «захватчики» хорошо умели обращаться со своими судами и управлять ими: «Они, без сомнения, знали корабельное дело – были моряками» [479]. Однако на вопрос, откуда эти люди явились в Египет, внятного ответа у ученых как не было, так и нет.
Рис. 4. Лодки Месопотамии. Оттиски цилиндрических печатей
«Они пришли с Красного моря», выстраивал цепь рассуждений Винклер, вернее, из-за него, откуда-то «между Египтом и Месопотамией», возможно, «из Персидского залива» или еще более дальних мест, а то и «из неизвестной прародины» последовательно в Двуречье и на берега Нила. Их ладьи «с высокими вертикальными носом и кормой» весьма походили на судовой тип древней Месопотамии (рис. 4) и рассматривались как одно из доказательств ее культурного влияния на протодинастический Египет. Но и здесь наука увязала в противоречиях, вплоть до взаимоисключающих положений. Так, по едва ли не общепризнанной диффузионистами версии, организующее «месопотамское проникновение» в долину Нила произошло «довольно внезапно, непосредственно перед выдвижением египетских династий». С другой стороны, Винклер, установив для себя, что лодка «иноземного типа» посещала Египет только «в позднедодинастическое и раннединастическое время», на тех же страницах утверждал, что «связанный» с этой лодкой «народ Красного моря» появился в Восточной пустыне уже «в эпоху слона и жирафа». Между тем и сам Винклер, и прочие исследователи египетской петроглифики относили доисторические изображения слонов и жирафов к древнейшим в окрестностях долины Нила, в дополнение к палеоклиматическим доводам ссылаясь на оттенки патинации, которая по местам гравировки обоих животных обычно «настолько темна», что сливается с цветом скал, и археологи для разборчивой фотосъемки такого материала вынуждены прибегать к разного рода «техническим» ухищрениям, например, забеливать еле проступающие на поверхности камня рисунки пудрой [329]. В поисках выхода из этой фактологической ловушки Винклер постулировал, что «захватчики» все свое «чрезвычайно долгое» время пребывания в верхнеегипетской Восточной пустыне находились «в постоянном контакте с заморскими странами», образуя живой динамичный «канал», по которому достижения поднимающейся цивилизации Двуречья в нужный момент могли быть «стремительно перенесены» на Нил. При этом «мы, конечно, ничего не знаем» ни о расовой принадлежности и языке этих людей, ни о том, насколько «посреднический» статус приближал их к собственно «создателям» государства фараонов. Убедительности не слишком стройной, чтобы не сказать сомнительной, концепции оперативного вторжения в протодинастический Египет пришельцев-мореплавателей на диковинных «прямоугольных» кораблях, мне кажется, не прибавляет (если не служит полновесным контраргументом) и такое вышеупомянутое наблюдение Винклера, как присутствие судов того же типа на наскальных рисунках «ранних обитателей долины Нила». Давая этому «факту особой важности» простейшее умозрительное объяснение «взаимосвязью двух народов» [479], Винклер, однако, избегал вопроса, почему аналогичная межплеменная связь, олицетворенная теми же большими ладьями, не просматривается в количественно богатейшей петроглифике обитавших в той же «пустыне» и в те же времена «горцев-автохтонов»? Да и сам факт, что суда принципиально сходных корпусных очертаний и пропорций отражены в изобразительном творчестве, по Винклеру, народов физически разных земель и, добавлю, вод, один из которых проник в Восточную пустыню с моря, а другой с Реки, – не выходит ли он все же за рамки прямолинейно-тривиальных толкований?
Если «горцы-автохтоны», «ранние обитатели долины Нила» и «восточные захватчики» в археолого-искусствоведческой реконструкции Ханса Винклера имеют не этнокультурное, так хронологическое соприкосновение, то его четвертая «цивилизация» стоит особняком, отделенная от рассмотренных «разрывом во времени». Это «древнейшие охотники» Восточной и Западной пустынь (включая оазисы) и нильского поречья, они же – самые ранние высекатели египетских петроглифов, начинающихся с «каких-то спиралей и иных закрученных линий». Изображение человека для них «представляло мало интереса», зато слон и жираф «главенствовали в умах этих графиков» и были чрезвычайно распространены на их рисунках, преобладая над всей фауной, в отличие от художественного творчества «трех остальных культур», в котором оба травоядных гиганта встречаются «более или менее редко». Таков генеральный мотив помещения Винклером «древнейших охотников» в нижние (климатически сравнительно влажные) периоды его относительной датировочной шкалы, подобно тому, как петроглифический верблюд на скалах Нубии и Египта являлся для него хрономаркером блеммиев и арабов. Подтверждение доисторического старшинства «охотников» Винклер видел в максимально интенсивной патинации их петроглифов и в том, что везде, где он находил их рисунки в «суперпозиции» с другими, последние были выбиты или вырезаны «сверху». Впрочем, ему как археологу удалось нащупать в изобразительности этого народа, по меркам предварительных исследований египетской додинастики, уже почти точную датировку для материально-культурной привязки своих первобытных «цивилизаций»: обнаружив у «охотников» в Западной пустыне «между оазисами Харга и Дахла» и «между Армантом и Наг ал-Хамади» весьма специфические, «необычные» наскальные рисунки слона – с туловищем в линиях-«зигзагах» и ушами, одно из которых опущено, а второе торчит над головой, – Винклер указал на наличие у них аналогов в «орнаменте» амратских сосудов и палеток Верхнего Египта. «Отсюда мы можем сделать вывод, что “древнейшие охотники” жили до и во время амратцев» [479]. В сегодняшнем научном календарном выражении это равносильно периоду не позднее первой половины IV тыс. до и. э., когда, если вернуться к голоценовым колебаниям климата, еще не получила развитие катастрофическая для людей и животных аридизация Северной Африки, превратившая ее в Сахару, а Египет за пределами аллювиальной нильской долины – в «Красную землю» [см. 34]. Безусловно, «заслуживает внимания» отсутствие в петроглифике «охотников» осла и крупного рогатого скота, поскольку гипотетически оно отодвигает нижнюю хронологическую границу существования этих племен в несравнимо более глубокую, даже донеолитическую первобытность [ср. 40]. «Заслуживает внимания» и частота, с которой на их рисунках «в Восточной пустыне вдали от Нила» фигурирует крокодил, но не только потому, что она «доказывает» версию прошлой длительной жизни «древнейших охотников» «в близком контакте с рекой» и «предполагает» укоренение с тех пор этого пра-Себека в их «мифологии» [479]: «огромная важность» крокодила в ранней петроглифике верхнеегипетских восточных вади может с не меньшей вероятностью свидетельствовать о синхронном естественном обводнении их нильскими притоками, по датировке Винклера – на стадии амратской археологической культуры и ранее, в полном согласии с современными палеоклиматическими представлениями о глобальном увлажнении так называемого большого атлантического температурного оптимума последней трети V – первой трети IV тыс. до и. э. [17]. Тем примечательнее, что при такой акцентированной близости к речной воде и ее животному миру «древнейшие охотники» не оставили изображений лодки, как если бы это средство передвижения и жизнеобеспечения им, в отличие от позднейших доисторических обитателей нильского водосбора, было незнакомо. Дополнительных сведений немного: «охотники, никогда не появляющиеся со скотом», имели собаку и большой «С-образный» лук, причем лучников на их рисунках Винклер зафиксировал лишь дважды, и оба раза в сценах охоты на слона, из чего «мы должны заключить, что они пользовались отравленными стрелами». Откуда эти люди пришли на Нил и в его окрестности, неизвестно, но «похоже, что их след теряется в Египте» [479].
