Мне казалось странным, что, в то время когда Мейсфилд со всеми фамильными сокровищами, картинами и гобеленами, которые были скорее национальным достоянием, и мамиными драгоценностями стоит тысячи и тысячи фунтов, у нас совершенно нет наличных денег. Когда я вспоминаю деревенских девушек, которых нам приходилось долго обучать, прежде чем нанять в качестве горничных, — все эти девушки с огрубевшими руками горели желанием работать, но только немногие из них были способны содержать дом в чистоте; когда я вспоминаю, какие блюда нам подавали за столом, — тонкие постные котлеты на тяжелых серебряных тарелках с фамильным гербом, которые полировал старый Грейсон, служивший у отца более пятидесяти лет, — мне хочется смеяться и плакать одновременно. Конюшни пусты, сад пришел в запустение, так как один-единственный садовник не справляется с таким огромным объемом работ. Фруктовый сад сдан в аренду местному фермеру, который нам же продает наши же овощи и фрукты, причем по довольно высоким ценам. И самое ужасное заключается в том, что только женитьба Дэвида на богатой невесте сможет спасти наше поместье от полного разрушения.
Естественно, никто никогда не говорил об этом вслух — родители сразу же осудили бы подобные речи, назвав их пошлыми, — однако все думали об одном и том же. Не сомневаюсь, что и у Дэвида появлялись такие мысли. После смерти отца все заботы по содержанию поместья лягут на него, и вряд ли ему удастся держать хотя бы двух горничных и старого Грейсона, если он не добудет где-нибудь деньги. Возможно, Дэвиду повезет, и в Индии он встретит наследницу больших капиталов, — надеюсь, ему, как и Анжеле, тоже улыбнется удача. Если же нет, Мейсфилду наступит конец. Думаю, что тогда его продадут в качестве помещения для школы. И Дэвид постарается втиснуть все картины, гобелены и фамильное серебро, которое потом должно перейти к его сыну, в маленькую виллу в Олдершоте или в крохотную современную квартирку в Лондоне.
Именно мой отъезд заставил меня понять, как много значит для меня Мейсфилд.
Все дни перед отъездом я находилась в страшном возбуждении. Я не могла ни на чем сосредоточиться, я забросила все свои обязанности, которые уже превратились в такую неотъемлемую часть моего существа, что я могла бы выполнять их с закрытыми глазами.
Благотворительная распродажа, которая должна была собрать деньги для покрытия долгов церкви, как всегда вызвала широкий отклик общественности, но потерпела полный финансовый крах. Нам удалось наскрести всего пятнадцать фунтов, в то время как мы рассчитывали не менее чем на тридцать. Однако на распродажу собрались люди со всей округи. Ими двигало желание посплетничать и выпить чаю. Впервые в жизни я привлекла к себе чье-то внимание.
— Я слышал, что ты собираешься в Лондон, — так говорил мне каждый, с кем я здоровалась. Нет смысла лишний раз упоминать о том, что к моменту распродажи новость о моем отъезде успела облететь всю округу. И каждый добавлял:
— Мы будем скучать по тебе, Лин, но дворцовый бал без тебя — это совсем не то.
Мне льстило внимание окружающих. Я привыкла всегда находиться в тени моих родителей, и сейчас меня крайне изумляло, что меня вообще замечают и что для людей имеет какое-то значение, здесь я или нет.
Наконец настал день, когда нужно было прощаться с викарием. Я отправилась к нему в воскресенье после чая. В тот день у нас в доме побывало очень много знакомых, которые нежданно-негаданно заезжали проведать мою маму, и у меня просто не было возможности выбраться из дома раньше. Я подошла к церкви, когда уже начали звонить к вечерне.
Я не стала заходить внутрь, а направилась прямо в сад, где, как мне было известно, имел обыкновение прогуливаться викарий, готовясь к проповеди.
— Я пришла попрощаться, — сказала я. Он взял мои руки в свои.
— Лин, дорогая моя, — проговорил он. — Надеюсь, ты найдешь свое счастье и вернешься к нам целой и невредимой.
— Вы говорите так, будто я уезжаю в длительное путешествие, — заметила я. — Хотя у меня такое же ощущение. Все кажется странным и немного пугающим.
— Естественно, — согласился он. — Здесь у тебя была спокойная и размеренная жизнь. Но мне кажется, что тебе нечего бояться. Как ни странно, но человек быстро привыкает ко всему новому.
— Мне очень хотелось куда-нибудь поехать, — призналась я, — но теперь мне страшно — может, я боюсь, как бы какая-то неожиданность не помешала мне.
— Я приду на станцию проводить тебя, — пообещал викарий, — я хочу удостовериться, что ты благополучно уехала и ничто не помешало тебе.
— Придете? — переспросила я. — Этим вы доставите мне огромное удовольствие. Мне будет так одиноко — вы ведь знаете, что мама не сможет проводить меня, а у папы в два часа собрание в Охотничьем клубе.
— Обещаю, что провожу тебя. Да благословит тебя Господь, детка.
Удар колокола возвестил, что до начала службы осталось пять минут. Викарий собрал книги и направился к калитке в стене, которая разделяла сад и церковный двор. Он помахал мне на прощание и скрылся.
Я села на деревянную скамейку и оглядела сад. Как же он был мне дорог! Вот альпийская горка, которую я начала собирать почти десять лет назад; а вот пень, оставшийся после сваленного ураганом дерева; вот пруд, который рыли почти полгода и который оказался неудачным, так как вода не вытекала из него и зарастала, — все вокруг было знакомым и родным. Но сейчас я взглянула на это как на часть самой себя.
Вот на том месте, где сейчас начинали цвести люпины, я услышала рассказ о взятии Квебека. Викарий так живо описывал раздражительного, неистового, нетерпеливого и гениального Вулфа, что я видела его перед собой как живого. А когда мы делали шпалеру для жимолости, викарий перенес меня в Индию. В другой раз мы сидели с ним в беседке и читали Браунинга, а на этой скамье, где я сейчас сижу, я начала «Чайльд Гарольда»и успела закончить его за то время, что викарий косил траву. Да, стена из красного кирпича огораживала не только сад, но и место, где я получила свое образование.
Просидев так еще немного, я встала и медленно направилась в библиотеку. Я переводила взгляд с одной полки на другую. За книгами никто не ухаживал, так как у девушки, которая раз в неделю приходила убирать дом викария, не хватало на это времени.
У меня возникло желание взять какую-нибудь книгу с собой в Лондон, книгу, которая помогла бы мне спрятаться от шума и веселья. Я открыла сначала одну книгу, потом другую. Какую же выбрать? Я знала почти все книги в библиотеке. Они были моими друзьями, самыми настоящими друзьями, которых мне приходилось покидать.
Я услышала, как хлопнула дверь, и в холле раздался голос. Мне ни с кем не хотелось встречаться, даже с девушкой, с которой мы долгие годы вместе делали уроки. Я схватила первую попавшуюся книгу и, выйдя через стеклянную дверь в сад, направилась к дому.
Глава 3
Дом Анжелы произвел на меня ошеломляющее впечатление. Я, естественно, ожидала увидеть нечто роскошное и грандиозное, но то, что предстало моему взору, превзошло все мои ожидания. Генри, должно быть, нанял самых дорогих в Лондоне декораторов, которые вложили все свое мастерство в отделку дома. Стены украшали гобелены, комнаты были обставлены подобранной с большим вкусом мебелью, везде висели портреты, изображавшие предков самых знаменитых людей, но, к сожалению, не Генри. В холле стояли скульптуры известных мастеров, с потолков свешивались хрустальные люстры с настоящими свечами, которые меняли ежедневно. Неудивительно, что я лишилась дара речи, когда, перешагнув порог дома, увидела его великолепное убранство.
