Две тысячи фунтов! У меня подкосились колени.
— И что будет, если ты не заплатишь? — уточнила я.
— Пострадает кто-нибудь из моей семьи, — придушенно проговорил Филип.
— Блефует! Запугивает! — предположила я, но сердце у меня заколотилось.
— Нет, Фелисити. Он знает, где живете вы с мамой, знает адрес Анны, знает даже, когда у Джереми смена на работе.
Я прислонилась к ближайшей стене. Меня всю трясло.
— Фелисити, он намекнул, что начнет с тебя, — всхлипнул Филип.
Неужели плачет? Из-за меня? А почему начнет с меня? Хотя… Если уж начинать, то, конечно, удобнее всего с меня. Логичнее всего. У Анны маленький сын, Джереми содержит обоих, мать содержит меня, одна я ни за кого не отвечаю. Я вообще живу на свете непонятно зачем. Сам бог велел с меня начать!
— Всего двести фунтов, чтобы его умаслить, — взмолился Филип, — а там я выкручусь.
— Иди в полицию, Филип, — велела я.
— Не могу! Этот тип утверждает, что у него в полиции друзья и ему сразу доложат, если я там появлюсь, — разозлился Филип. — Слушай, Фелисити, ты одолжишь мне денег? Я знаю, ты же что-то откладывала на университет.
— Мать отдала все мои сбережения финансовому департаменту. Все, тю-тю, я банкрот, — холодно отвечала я. Как я в этот момент ненавидела мать!
— Вот дерьмо! — выругался Филип, и мы оба надолго замолчали.
— Ладно, береги себя, — наконец проговорил он и повесил трубку.
Спасибо, братец! Я тупо пялилась в пустоту, собираясь с мыслями и силами. Ты мне очень помог, брат! Если бы он не заплакал, я бы сочла это дурной шуткой. Как тогда, когда мы только что переехали в Лондон. Он заманил меня в подвал и запер там на два часа. И что теперь делать? Где достать две сотни? Попросить у матери? Но у нее самой ничего нет. Вчера на кухонном столе опять видела пару счетов. Надо срочно что-то придумать. Или деться куда-нибудь!
Час спустя, когда я сидела за ужином из тостов, сыра и мармелада, мне на мобильный пришло СМС. Дисплей лучился улыбкой Фитцмора. Как и когда он настроил в моем убогом мобильнике эту функцию? У меня и фотокамеры-то не было. Очевидно, эльфийская магия умеет преображать даже старомодные бытовые приборы. Я открыла сообщение. «Национальная галерея ищет помощников», — прочла я объявление. Интересно. Я слышала, они постоянно берут на работу волонтеров или неквалифицированную молодежь следить за порядком в некоторых залах, в гардеробе, в кафе или в сувенирной лавке. Куда как лучше, чем прислуживать в пабе, особенно если тебе не полагаются чаевые.
Я убрала в холодильник остатки сыра, упаковала хлеб. Когда я стряхивала со стола крошки, в кухне появилась мать.
— Фелисити, я ухожу в паб.
Она была тщательно причесана, при макияже и в своей лучшей блузке.
— Сегодня там будет что-то особенное? — удивилась я.
— Нет, с чего ты взяла? — она рылась в своей сумочке.
— Ты так хорошо выглядишь.
— А, это. Ну, так сегодня опять заседает общество по разведению этого гигантского кролика, пришлось вот прихорошиться.
Если ей хотелось, чтобы меня мучила совесть, ей это удалось. Я разрывалась между желанием помочь и отчаянием из-за ее предательства.
Имею ли я право осуждать мать или бросить ее одну с ее пабом? Она пытается выжить, она пашет, как раб галерный. В этом пабе ее жизнь, а позволить себе еще одного сотрудника она не может. Платить нечем. Без меня она…
Опять мобильный!
— Мам…
Она подняла на меня свои теплые, карие глаза.
Мобильный продолжал верещать. Лицо Леандера во весь экран. Да что ему надо?
— Да, Фелисити? — мать с надеждой смотрела на меня.
Черт, как же раздражает этот телефон!
— Мам, секунду, — я нажала на кнопку, — что тебе нужно?
— Не смей соглашаться! Никакого паба! — раздался в трубке голос наглого эльфа.
Что?!
— Фелисити, ты же не пойдешь опять в рабство к матери после того, как она с тобой поступила! — голос Ли дрожал от гнева.
— Откуда?..
— В Национальной галерее платят десять фунтов в час. И униформу выдают. В пятницу иногда придется работать до десяти вечера, а так в шесть уже закрывается. Успеешь еще к французскому подготовиться.
Я вскочила и бросилась мимо матери в свою комнату.
— Откуда ты знаешь, что тут происходит? — зашипела я в трубку, хлопая себя по карманам.
— Подсадил тебе жучка, — обиделся Ли.
— Ты и про жучки знаешь?
Молчит. Думает, что бы такое соврать.
— Опять твои эльфийские штучки, да?
— Да, точно, они. Штучки. Эльфийские.
Почему я уверена, что он врет?
— Фей, подумай, сколько ты заработаешь в музее? — не унимался этот аферист. — Сейчас у тебя нет даже мелочи на мороженое и ты вынуждена отказываться от приглашений в кафе. Неужели тебе не хочется наконец стать независимой?
А ведь он прав. Опять прав. Я не могу постоянно одалживаться у друзей.
— Фелисити? — мать заглянула ко мне в комнату.
— Фей… — умоляюще прошептал голос в трубке.
— Мне пора, — сообщила мать, все еще с надеждой.
— Я сейчас за тобой заеду и отвезу на Трафальгарскую площадь, — сообщил голос в трубке.
Я разрывалась на части.
— Фелисити?
— Фей?
Мать так устает по вечерам. Ей так тяжело в Лондоне. Но этот паб! Как там мрачно и угрюмо. И три алкоголика ежевечерне торчат у барной стойки. А мне так хочется поступить в университет! Только на что же я буду учиться, у меня ведь больше ни гроша!
— Я жду Ли, — тихо произнесла я.
Глаза матери померкли, лицо стало мрачным, дверь закрылась.
— Фей, я уже внизу, — сообщил Ли.
Я положила трубку и заплакала.
Не знаю, как он попал в дом, должно быть, опять эти его эльфийские фокусы, но только через две минуты его рука уже обнимала меня за плечи. Он усадил меня к себе на колени и молча обнял. Мы сидели так, не говоря ни слова, долго сидели. От него исходил все тот же знакомый запах и веяло эльфийским холодком. Совсем рядом были его мужественный подбородок и пухлые губы. Те самые, в которые впивалась как сумасшедшая Фелисити Страттон своими бесстыжими поцелуями. У этих губ появлялась иногда маленькая милая складка, похожая на тоненький шрам. У глаз такая складочка не появлялась. Даже когда он смеялся. Тогда на переносице скользила морщинка. Подбородок был как будто только что выбрит.
— А тебе вообще нужно бриться? — вслух произнесла я, не думая ни о чем.
