Новое кодовое слово
На большой перемене я забилась в самый дальний угол школьной столовой, чтобы прочесть письмо от родителей. Лучше бы мне было, конечно, уйти в свою комнату и дверь запереть, тогда бы на меня не обрушилось все, что случилось в тот день после обеда. Меня не нашли бы мои подруги, и жила бы я себе и дальше тихой, спокойной, ничем не примечательной жизнью нормальной, обычной шотландской школьницы двадцать первого века. Если бы! Как бы не так! Уселась же я сдуру в столовую нашего женского колледжа Св. Павла, где вечно слоняется толпа таких же, как я, — ну, и началось! Никогда, даже в самом бредовом сне не могла бы я увидеть того, что случилось со мной дальше. Никому такого не выдумать!
Письмо пришло уже дня три назад, а я так и не собралась его прочесть. Все тянула. Впрочем, от моих родителей приходили письма примерно одного и того же содержания. Уж начинались-то точно один в один: «Элли, детка, ты не поверишь, что нам с папой довелось пережить…» И дальше одни и те же песни: отчего, почему, зачем они запихнули меня в этот интернат и все такое.
Я отложила листки в сторону и стала ковырять вилкой картофельное пюре. Хоть кормят хорошо в этом колледже, и то спасибо, даже свеклу отменно готовят. Я проглотила пару вилок пюре и снова взялась за письмо. В это время кто-то с грохотом рухнул на стул рядом со мной. От страха я едва не подавилась.
— Нам нужно новое кодовое слово! — Камилла тряхнула своей белокурой гривой.
Стул жалобно скрипнул под ней. Не сказать, что Камилла была так уж толста — статью и габаритами она скорее напоминала Бриенну Тарт.[1]
— Ну, и зачем? Кончились клички? Нечем больше обозвать всех нервных, скучных, вредных родителей? Или этого типа, на котором все виснут?
Я убрала письмо в карман. Не судьба мне его прочесть на этой перемене. Если Камилла тут, значит, и Эмма где-то поблизости. Да вот и она!
— Нам нужно новое кодовое слово для обозначения этой козы, которая приехала сюда по обмену! — заявила Эмма, пробравшись через толпу к столику и в изнеможении опустившись на стул напротив меня.
— Но ты же так радовалась, когда открыли программу обменов! — удивилась я.
— Я тогда думала: вот приедет какой-нибудь гламурный француз, кто-нибудь вроде Александра Скарсгарда![2] И что? Приперлась эта Флер Делакур,[3] только брюнетка, паси ее теперь!
И Эмма, отбросив всякие приличия, довольно громко фыркнула по-лошадиному. Обычно так делала лошадь Камиллы, но сейчас у Эммы получилось лучше. За соседним столиком захихикали.
— Скарсгард швед вообще-то, — напомнила я.
— Да ты что! — расстроилась Эмма. — Вот черт! Что ж ты раньше не сказала! Ну, и какое мы теперь для нее придумаем кодовое слово? — не унималась Эмма.
— Джон Сноу[4] не подойдет? — тихо спросила я — так, чтобы нас не услышали за соседним столиком. Кодовые слова — это же все-таки наш секрет.
Камилла так замотала головой, что ее волосы хлестнули меня по лицу. Ей пора к парикмахеру, вот хвост-то отрастила.
— Нет, Джон Сноу с его вечно траурной миной совсем не подходит, к француженке не имеет никакого отношения! — взвизгнула Камилла, отчего девчонки за соседним столиком испуганно на нас уставились.
— Да не ори ты! — шикнула Эмма. — Не привлекай внимания! Чего доброго, она сама сюда явится. Дай мне от нее отдохнуть.
Они имели в виду Валери де Малле, гостью из Монпелье, которая вот уже две недели жила у Эммы и должна была прожить еще столько же. Честно говоря, она больше всего походила на новую версию Миранды Керр,[5] да и держала себя как дива. С тех пор как приехала, вечно ворчала и капризничала. Было, однако, чему и позавидовать: на верхней губе у нее был маленький шрам, который постоянно двигался и отвлекал от ее тоскливой физиономии. На один только этот шрам на губе можно было глядеть не отрываясь, не прислушиваясь даже толком к ее словам. Еда казалась ей пресной, пейзаж печальным, дождь слишком теплым, солнце не грело, скакуна Камиллы она звала ломовым тяжеловозом, а меня — портретом хоббита. И это еще что! Мы терпеть ее не могли с того мгновения, как она открыла рот.
