Посвящается С. Г. Сайму
Глава перваяВОЛДИНГСКИЙ ВИКАРИЙ
В летнем воздухе, в котором огнем горел боярышник, но почти не раскрывалась роза, висела мясная муха, и казалась она совершенно неподвижной, так как до того быстро била крылышками, что ее движений нельзя было ни сосчитать, ни даже различить взглядом: крошечное, резко очерченное тельце висело в мареве, взбитом ею самой, над лужайкой между буковыми деревьями, и викарий, полный, с тронутыми сединой волосами, именно такой, каким должен быть человек, вошедший в мирный период жизни и оставивший позади более важные заботы, наблюдал за мухой, полулежа в плетеном кресле. Откинувшись на высокую спинку, черная фигура пребывала в такой же неподвижности, какой достигла, беспрерывно работая крыльями, муха, однако спокойное выражение лица священника не соответствовало мучившим его неприятным мыслям. Неожиданно муха метнулась в сторону, чтобы неподвижно повиснуть в другом месте, оставив человека в кресле предаваться невеселым раздумьям.
Уже несколько дней, как викария лишили покоя сомнения, внушившие ему едва ли не страх, потом, когда сомнения подтвердились, он стал думать, что делать, а когда понял, что надо делать, у него появилось желание увильнуть от каких-либо действий или отложить их на потом; одна мысль, раз за разом прокручиваясь у викария в голове, досаждала ему неизменным выводом: надо написать епископу. Осознав это, викарий задумался о другом: “Как отнесется к этому епископ? Будет ли он во вторник во дворце? Получит ли он письмо быстрее, если я напишу его сегодня и оно уйдет с воскресной почтой?” В неподвижном мерцающем свете стали появляться новые насекомые, которым, постепенно исчезая, уступали место дневные насекомые; уже темнело под буками и близилось время звучащей с холма странной мелодии, когда она, пронзая, подобно лунному лучу, воздух, придает сумеркам нечто неуловимо колдовское, чего, как стало ясно викарию, как раз и нужно бояться.
В тот день он не стал больше терять время, поднялся с кресла и зашагал в дом, в маленькую комнатку, которая называлась кабинетом, чтобы тотчас взяться за ручку и бумагу. Увидев входящего мужа, жена викария что-то сказала ему, но не стала задерживать, поняв по выражению его лица, что тревоги последних нескольких дней, о которых он не обмолвился с ней ни словом, достигли предела. Писал викарий торопливо: трудно было взяться за письмо, а уж в словах он недостатка не испытывал – не сомневаясь в приводимых им фактах, насколько он сам мог осмыслить их, викарий уже неделю так и сяк прокручивал в голове фразы, которые теперь выплескивал на бумагу. По привычному хлопанью дверей и звяканью посуды викарий понял, что накрывают стол к чаю, однако жена не стала беспокоить его, пока он не закончил письмо. Вот что он написал епископу:
Волдинг, Селдхэм,
Вилдборо,
10 июня
МИЛОРД,
Находясь в весьма затруднительном положении, я вынужден отнять у Вашей светлости время, дабы испросить совета и указания. Однако прежде чем изложить факты в том виде, в каком они стали известны мне, я прошу Вашу светлость вспомнить, что Волдинг последние шестнадцать или семнадцать лет не был обычным приходом и что, несмотря на все мои усилия, я не сумел положить конец распространению сомнительных мыслей и сомнительных историй, кои, будь они сочинены в давние времена, могли бы считаться народными сказками, но даже если сумел, то лишь частично, да и то относительно якобы воспоминаний стариков. Если быть точным, то непоправимый вред Воддингу, хотя я не могу назвать ничего определенного, нанес во время своего краткого пребывания человек, который называет себя преподобным Артуром Дэвидсоном. Мне известно, что он был назначен сюда еще во времена предшественника Вашей светлости, и не мне судить тех, кто прислал его сюда. Я лишь констатирую тот факт, что после его исчезновения работа викария в Волдинге сопряжена с великими трудностями, и эти трудности, какими бы неуловимыми они ни были для чужого взгляда, не исчезли со временем, отчего я спрашиваю себя, не рождены ли они в моем воображении.
Милорд, факты таковы. Как только садится солнце, или чуть раньше, когда солнце скрывается за горой Волд, на этой горе, с левой стороны (в это время года), начинает звучать музыка. Похоже, играют на свирели, и одну и ту же мелодию, однако она неизвестна местным жителям, во всяком случае, насколько мне удалось установить. Я слышал ее чуть ли не каждый вечер весной и подряд все десять вечеров в июне. Впервые, как мне показалось, что-то похожее я услышал зимой, поздно ночью, однако теперь у меня нет никаких сомнений насчет нее. Иногда она звучит, когда светит луна. У меня такое ощущение, будто играют на нашей стороне леса, на вершине горы, но, возможно, и ниже, на склоне, в лесной тени или в зарослях собачьего шиповника. Потом мелодия как будто начинает звучать с другой стороны, постепенно удаляясь. Поначалу я решил, что юноша при помощи необычной песни зовет к себе девушку. Ничего подобного, и я сам убедился в этом. Дело не в парочке, ищущей приют в лесу. Один раз, вечером, я отправился на гору. До меня пронзительно-ясно доносились звуки свирели, но музыканта нигде не было видно. Потом я обратил внимание на двух или трех девушек, шагавших по узкой тропинке, что ведет от деревни на вершину Волда и дальше на другую сторону. Пока я стоял там, мелодия послышалась вновь. Потом я увидел еще девушек. Одни шли по тропинке, другие – не разбирая дороги. И все направлялись туда, откуда доносилась мелодия. В какой-то момент три или четыре девушки, свернувшие с тропинки и пробиравшиеся сквозь вересковые заросли, приблизились ко мне настолько, что я узнал их. Однако, стоило им заметить меня, как они немедленно вернулись назад на тропинку и по ней стали подниматься вверх по направлению к лесу. Не знаю, как правильно сказать, но когда они увидели меня, то как будто по-звериному отпрянули и еще быстрее устремились к лесу. Я постарался как можно подробнее изложить известные мне факты, хотя и опасаюсь отнять у Вашей светлости слишком много времени; а теперь, когда все сказано, мне кажется, что я порю горячку на пустом месте. Могу лишь добавить, что такое происходит постоянно. Поверьте, Ваша светлость, я знаю, это необычная мелодия, мне даже в голову никогда не приходило, что музыка может быть такой и что она может иметь власть, о какой я и не подозревал, поэтому, Ваша светлость, мне нужна Ваша помощь, как еще никогда не была нужна.
Покорный слуга Вашей светлости
Элдерик Анрелл
Потом викарий вышел в соседнюю комнату, где его ждала жена. Чай был еще на столе, вот только остыли намазанные маслом булочки.
– Чай, верно, слишком настоялся, милый, – сказала жена. – К тому же, все холодное. Я позову Марион.
– Нет, нет, – отозвался викарий, которому было не до чая. – У меня совсем ум за разум зашел. Всё из-за мелодии, которую не хочешь, а услышишь вечером. Не могу выкинуть ее из головы. Никак не могу. Вот, написал епископу.
Жена задумчиво взяла письмо в руки и заглянула в него. Так и есть, письмо адресовано епископу.
