В начале 1480 года Ваноцца вновь забеременела. Как и большинство римских дам, она посетила астрологов, чтобы узнать пол ребенка. В ту пору эта профессия становилась все более доходной. У римлянок появилась привычка держать пари на предсказания гороскопов, и эти игры приняли такие масштабы, что папский престол был вынужден сократить число практикующих астрологов до сорока и предоставить им некоторую монополию. Так или иначе, испанские и итальянские прорицатели предсказали Ваноцце рождение дочери, и она решила рожать в Субиако, в старинной Рока Борджа.
Расположенный в ста шести километрах от Рима, этот небольшой средневековый городок, вознесшийся над тремя искусственными озерами, высится на обрывистых склонах, покрытых дубовыми рощами. Он хранит много воспоминаний: перед взором предстают руины виллы Нерона, где, по народным поверьям, обитают демоны и призраки, античные гробницы и развалины двенадцати монастырей, основанных в V веке святым Бенуа из Норчи и его сестрой-близнецом Сколастикой. Родриго построил укрепленный замок, нависающий над монастырем. Массивное, способное выдержать длительную осаду сооружение слилось с благородным и гармоничным пейзажем.
В Субиако, колыбели монашества, иноки могли удовлетворить свою склонность к уединению; так поступала и дочь папы после очередного испытания. Шестнадцатью годами ранее Арнольд Паннартц и Конрад Швайнхайм основали там первую в Италии типографию.
И вот, в окружении скромных и всеведущих придворных, среди музыкантов и поэтов, 18 апреля 1480 года Ваноцца произвела на свет Лукрецию. Ее отец, чуравшийся имен святых, назвал ее так в память о самой целомудренной из римлянок, дочери префекта Рима Спурия Лукреция и супруги Тарквиния Коллация, которая, после того как ее силой взял Сикст, сын Тарквиния Гордого, сообщила о нанесенном ей оскорблении мужу, отцу, Бруту и, призвав их к отмщению, покончила с собой у них на глазах. Эта драма стала причиной революции, в результате которой пала монархия и была установлена республика.
Несмотря на расстояние, отделяющее Рим от Субиако, многочисленные посетители прибывают с подношениями, выставляемыми в большом зале. Ваноцца принимает их, лежа на парадном ложе, где шелковые простыни вытканы серебром, подушки расшиты жемчугом, стеганые одеяла отделаны кистями, а занавеси из темно-красного бархата защищают от дующего сквозь щели ветра. Присутствующие весело беседуют, попивая вино и угощаясь печеньем и сластями, поданными на золотых блюдах. Непринужденная беседа продолжается за обедом. Обед — легкий. По рекомендациям врачей Ваноцца сама кормит новорожденную грудью. Чтобы у нее было молоко «цвета белого, а не зеленого, не желтого и ни в коем случае не черного, с приятным запахом и вкусом почти что сладким, не соленым и не горьким, которое не пенилось бы и было бы однородным», она ест «миндаль, лесные орехи и французские супы»1.
Хотя женщины определенного сословия часто прибегают к услугам кормилицы, Ваноцца, как и Саладета, считает, что «та, что отказывает ребенку в своей груди, не настоящая мать. Груди даны не только для украшения тела, но чтобы выкармливать детей… к тому же молоко, почерпнутое из тела, коим владеет душа уравновешенная, наделяет характер ребенка свойствами этой души»2. В ее глазах кормление укрепляет кровную связь и вызывает к жизни настоящее чувство, тогда как взятая со стороны кормилица могла бы, не дай Бог, передать ребенку плохой характер.
Итак, возлюбленная кардинала придерживалась определенных правил в питании, но не менее строго соблюдались и правила детской гигиены: каждый день служанки купали маленькую Лукрецию в теплой воде, не добавляя туда никаких ароматических масел. Чистота была настолько в почете, что такой художник, как Рафаэль, не брезговал расписывать ванные во дворцах.
Придворная няня сторожила сон девочки, заботилась о том, чтобы ротик ее был закрыт, чтобы туда не забрался сверчок, чтобы ее укачивали не сразу после еды и под такую колыбельную, «которая укрепляет тело и дух и успокаивает плач, вызванный обилием новых впечатлений».
Когда спала сильнейшая летняя жара, Ваноцца возвратилась в Рим. На следующий год она родила сына, Гоффредо, которого Родриго признал так же, как и свою дочь, поскольку Сикст IV в специальных буллах разрешил ему официально именовать его потомство племянниками и племянницами.
Между настоящим отцом детей и отцом официальным царила гармония. Горджо ди Кроче был привязан к юным Борджа и становился все более внимательным по отношению к Ваноцце. Когда после рождения Гоффредо кардинал полностью прекратил интимные отношения с ней, он счел возможным вести себя, как и подобает супругу: в результате этого союза родился Октавиан.
С раннего детства Лукреция, несмотря на свое незаконнорожденное происхождение, знала, что ей уготована необыкновенная судьба. Энеа Сильвио Пикколомини, будущий Пий II, отмечал в своих комментариях, что большинство итальянских князей рождаются вне брака. Во время своего пребывания в Италии Коммин удивится их многочисленности и правам, которыми они обладают, а также равенству между законными и побочными детьми. Дети любви не обделены талантами, среди них — Эразм, сын священника из Роттердама, Филипино Липпи, сын монашки и монаха, Винчи, сын нотариуса и крестьянки, и Помпоний Лет, рожденный от князя Сан-Северино. Что касается Лукреции, то ее приятелями по играм были дети кардинала д'Эстутвиля, кардинала делла Ровере, Сикста IV и Иннокентия VIII, прозванного «отцом Рима». Ее одевали, как взрослую: подбитые шелком платья, туники из парчи, стянутые поясами, украшенными драгоценными камнями, накидки из зеленого и розового бархата, украшенные александрийской тафтой, позолоченные сапожки. Вместе со своим братом Чезаре, то ласковым, то грубым с ней, рассказывавшим бесконечные истории о рыцарях и крестовых походах, где в причудливой мозаике соединялись высокие помыслы и жестокий разбой, она с удовольствием играла в жмурки, бабки и карты — sertino, с изображениями богов и животных3; она любила загадки, которые в зависимости от ответа низвергали в адское пламя или возносили в Эдем.
Однако самой увлекательной игрой были прятки, в них играли по всему дворцу и таким образом могли проникнуть в парадные залы, раствориться за коврами, за шкафами, полными золотой посуды и чеканных чаш, за массивными мраморными столами, где громоздились бесчисленные античные предметы искусства: кисти, головы, стопы статуй, все это появилось тут благодаря активным раскопкам близ Рима и Остии.
Пятью годами ранее, в 1480 году, в садах кардинала делла Ровере, неподалеку от Гроттаферраты, на свет извлекли Аполлона Бельведерского, античную статую, выполненную по оригиналу IV века, приписываемому Леохару. Находка святых мощей и та не наделала бы такого шуму, однако для юных Борджа и их приятелей эти памятники иной культуры не представляли собой ничего особенного, так что им ничего не стоило разорить родительскую коллекцию, хотя за этим непременно следовало наказание, поскольку, как говорится, «и дочери послушной, и дочери непослушной палка никогда не помешает»4. Вечером их сажали под домашний арест в комнатах, напоминающих ледники. Дело в том, что в патрицианских особняках приемные залы отапливались гигантскими каминами, украшенными выступающими из мрамора фигурами в человеческий рост, а также при помощи жаровен, тогда как спальни обычно походили на кельи, хотя пушистые ковры несколько смягчали их суровый вид. Ни гобеленов с мифологическими сюжетами, ни шелковых драпировок — лишь две узкие кровати и два простых стола для Лукреции и ее воспитательницы. В углу — массивная печь из необожженной глины, единственное цветное пятно — образ Богоматери, перед которым горела лампада и где, по совету отца, девочка каждый день молилась, перебирая четки, прежде чем погрузиться в свой «Zardino del Oratio»5 («Сад молитв»).
