"О, черт побери, — подумала Карен, — надеюсь, никто этого не заметил! Боже, неужели он не мог подождать эти десять метров?!"
Она виновато огляделась, радуясь, что в этот ранний час еще никто не проснулся. Кенцо, конечно же, выбрал самую представительную машину из всех, что здесь стояли: темно-синюю ухоженную "БМВ". И тут, к ужасу Карен, внезапно открылась водительская дверца, и из машины вышел мужчина. Очень солидно выглядевший мужчина, в костюме и галстуке. Он выглядел невероятно рассерженным.
— Что, черт побери, позволяет себе ваша собака? — набросился он на Карен.
Она тут же подозвала Кенцо к себе и снова взяла его за поводок, чтобы он к тому же не поприветствовал незнакомца радостным лаем и не испортил бы его костюм. Лучше б она отпустила его только на окраине леса! Но кто мог знать, что он внезапно перепутает машину со стволом дерева? И что кто-то еще и окажется в ней ни свет ни заря?
"Что там делал этот мужчина в такой час?" — с тоской подумала Карен. Но, в принципе, это было не важно. Во всяком случае, он был по-настоящему рассержен на нее, и она опять начала дрожать, потому что кто-то — она буквально могла слышать самодовольный голос Вольфа — "неприветлив" с ней.
— Мне… мне очень жаль, — запинаясь, промолвила Карен. Она знала, что попеременно то краснеет, то бледнеет — как школьница, а не как взрослая женщина тридцати пяти лет. — Он… он еще никогда этого не делал… и я не понимаю, как…
Мужчина угрожающе сверкнул на нее глазами.
— Ну, я тоже этого не понимаю! Если не знаешь, как правильно воспитывать свою собаку, то следует завести морскую свинку!
— Говорю же, он еще никогда…
— Еще никогда! Еще никогда! На это я ничего не могу себе купить. Какое мне дело, что ваша собака якобы еще никогда так не делала? Мою машину она, во всяком случае, отвратительнейшим образом испоганила!
Карен вспомнилось: однажды она где-то прочитала, что мужчины рассматривают свою машину как частицу себя самого, в какой-то степени как удлинение своего самого важного органа, и если посмотреть на это с такой стороны, то Кенцо просто написал на эрекцию незнакомца… Не удивительно, что у этого типа сдали нервы.
— Если он что-то повредил… у нас есть страховой полис на этот счет, и я с удовольствием возмещу… — Если б она хотя бы не мямлила так! Если б у нее не наворачивались снова слезы…
Мужчина рассерженно пнул ногой колесо, жестоко пострадавшее от собаки, пробурчал что-то непонятное — похожее на "дура!" — снова сел в машину и с грохотом захлопнул за собой дверцу. Карен пошла дальше по дороге, чувствуя на себе его буквально сверлящий насквозь злой взгляд. По этой дороге она могла наконец достичь тропинки, ведущей через поле, и метров через сто скрыться под надежной защитой леса. Ее глаза горели.
Нет никакой причины, чтобы реветь, успокаивала она себя, но знала, что через несколько мгновений будет, всхлипывая, выть как собака. Ее руки тряслись, а коленки подгибались. Что с ней стряслось? Почему она ревет из-за каждой ерунды? И почему именно с ней все время происходят подобные вещи? Сосед, который накричал на нее, потому что она неудачно припарковала свою машину… Посторонний мужчина, который обозвал ее дурой, потому что ее собака обгадила его машину… Или же все совсем иначе? Может быть, с другими людьми тоже происходят такие вещи, но они лучше подготовлены к этому?
"У других есть чувство собственного достоинства, — подумала Карен, когда первые слезы уже катились по ее щекам, — и поэтому их не потрясает до глубины души, когда с ними обращаются пренебрежительно. Это скатывается с них как с гуся вода".
Но она никогда не сможет справиться с этим. Никогда. И это безнадежно.
Женщина присела на корточки, съежившись, обхватила обеими руками Кенцо, уткнулась носом в его немного колючую темно-коричневую шерсть с родным запахом и заплакала. Она опять пролила целые ручьи слез и была благодарна Кенцо за его теплое упругое тело, прижавшись к которому, получила хоть немного утешения и поддержки.
А Вольф лишь закатит глаза, когда она потом будет сидеть за завтраком. А дети будут смущенно смотреть в сторону.
Как жена и мать, Карен, несомненно, находилась на пути к катастрофе.
Среда, 21 июля
1
Инга неуклюже шагала позади Мариуса по знойной деревенской дороге и уже не в первый раз с тех пор, что они были вместе — в том числе и в течение двух лет брака, — находила, что он обращается с ней просто бесцеремонно. И также не в первый раз напрашивалась мысль о том, что она все же останется с ним, потому что Инга какой-то жилкой своего благоразумного, оседлого существа любила хаотические безумства, типичные для него; безумства, благодаря которым она снова и снова попадала в ситуации, подобные нынешней. Просто-напросто Мариус был бесцеремонен не только с ней, но и с самим собой; эта бесцеремонность вытекала из его полнейшей неспособности планировать и обдумывать какие-то вещи, взвешивать риск и при необходимости отказываться от великолепного плана, потому что его недостатки преобладали над преимуществами.
"И в конечном итоге, — подумала она, колеблясь между злостью и разочарованием, — бредешь при почти сорокаградусной жаре по какой-то пыльной деревенской дороге, где нет тени, где-то на юге Франции и не знаешь, что лучше: жить или умереть! Чертовски типично для этого мужчины!"
Инга остановилась и вытерла пот со лба. На ней была футболка без рукавов, прилипшая к ее телу, как мокрая тряпка, и помятые шорты, которые она с удовольствием сорвала бы с себя, потому что ей было слишком жарко в них. Она с удовольствием маршировала бы дальше вообще в одном лишь купальнике, но, хотя и была близка к тому, что вот-вот издохнет, в этом пункте в ней все же еще преобладало чувство стыда. Впрочем, сейчас Инга вполне могла представить себе, что в самое ближайшее время будет стоять нагишом и ей будет наплевать на то, что подумают люди.
— Можно мне еще глоток воды? — спросила она. Прошло, может быть, всего минут десять, как она последний раз пила, но ее язык снова прилип к пересохшему небу, а в глазах рябило.
"Здесь, на этой дороге, наверное, не сорок, а все пятьдесят градусов", — подумала она.
Мариус обернулся. Он, как и Инга, тащил на спине снаряжение для кемпинга, но предложил взять на себя дополнительно еще и провиант. Причем от еды осталось не так уж и много, так что и в этом отношении они до крайности прогорели.
— У нас почти ничего не осталось попить, — сказал он. — Может быть, еще немного подождать до следующего глотка?
— Но мне нужно немного попить. Кажется, иначе я не смогу пройти дальше ни единого шага!
Мариус дал огромному рюкзаку соскользнуть на землю, открыл боковой карман и достал пластиковую бутылку с водой. Та была полна всего лишь на четверть. Тем не менее Инга жадно схватила ее и приложила к губам; сейчас она готова была отдать целое состояние, чтобы можно было выпить всю оставшуюся воду. Но по совести ей, конечно, нужно было оставить половину Мариусу. Ей стоило немалых физических усилий, чтобы заставить себя отдать ему бутылку с теплым содержимым.
