Расшифровывая «феномен Чавеса», я старался не пропускать его пресс-конференции в президентском дворце Мирафлорес. Больше всего, конечно, запомнился Чавес на самой первой пресс-конференции, на которой я побывал. За два часа до её начала в компании коллег-журналистов разных стран я прошёл через стальную калитку на территорию президентского дворца. Потом последовали процедура регистрации, проверка фотоаппаратуры, содержания карманов «на металл». Сотрудники охраны отводили журналистов небольшими группами в Зал Айякучо. Потянулись минуты ожидания. Журналистская братия подкреплялась бутербродами, кофе и апельсиновым соком.
На невысоком подиуме появился помощник Чавеса, разложил на столе папки с документами, какие-то бумаги, стопку книг, поставил карандашницу с ручками и цветными фломастерами. Потом посмотрел по сторонам, обратил внимание, что портрет Либертадора Симона Боливара на стене чуть покосился, и попросил охранника поправить его. Именно этот портрет был сослан заговорщиками в тёмный чулан в быстротечные часы их торжества, когда казалось, что Чавес — навсегда перевёрнутая страница венесуэльской истории. Портрет Боливара был «репрессирован» за то, что слишком часто появлялся на официальных снимках президента и в восприятии венесуэльцев ассоциировался только с ним.
Чавес возник на сцене внезапно, дружески помахал рукой залу и деловито, по-хозяйски, устроился за столом. Вот он какой: крепко сколоченная фигура, крупное смуглое лицо с индейскими и негритянскими чертами, по-армейски коротко подстриженные чёрные волосы без признаков седины, подкупающе открытая улыбка. От президента веяло душевным и физическим здоровьем, уверенностью, внутренним спокойствием. Наверное, не только мне показалось, что его аура, тёплая и умиротворяющая, как Карибское море, заполнила пространство Зала Айякучо. Мои соседи радостно оживились и дружно защёлкали затворами фотоаппаратов. Чавес не торопился начинать пресс-конференцию и всем своим видом, даже тем, как он поправлял папки на столе, показывал: у меня всё в норме, я восстановился после тяжёлых испытаний в дни переворота, никуда не тороплюсь и намерен общаться со всеми вами долго и обстоятельно…
Бблыиую часть той пресс-конференции Чавес посвятил анализу апрельских событий. Временами казалось, что президент излагает по памяти, близко к тексту, отрывки из своих ещё ненаписанных мемуаров. Этот отстранённый взгляд Чавеса на самого себя поразил меня тогда больше всего. Откуда эта отстранённость? Может быть, венесуэльский лидер, человек прагматичный, цепкий, богато одарённый от природы, порой и сам не без изумления (как бы со стороны) созерцал самого себя, хитросплетения своей жизни, её кризисные и взлётные моменты? Ведомый некоей высшей волей, он продвигался всё дальше по незавершённым линиям судьбы, не задерживаясь надолго на промежуточных остановках. Всякий раз он ставил перед собой всё более труднодостижимые задачи и с фаталистическим упорством добивался их решения.
Слушая Чавеса, я раз и навсегда убедился, что он использовал свой ораторский дар как мощное диалектическое оружие убеждения, пропаганды и контрпропаганды. Его речь была проста, доходчива, эмоциональна, вызывала прочный контакт со слушателями. Чавес интуитивно ощущал тот момент, когда аудитория начинала уставать, и несколькими фразами, какой-либо побочной историей или забавным случаем давал слушателям возможность разрядиться, отдохнуть. Поневоле вспоминались слова одного венесуэльского психолога, постоянно пишущего о Чавесе и зарабатывающего этим на хлеб насущный, который назвал президента «мастером создания эмоциональных зигзагов» и наведения «мостов солидарности» с аудиторией. В Зале Айякучо возникли эмоциональные зигзаги и протянулись прочные мосты солидарности.
В букинистическом магазине «Pulperia de Libros» я познакомился с его владельцем Рафаэлем Кастельяносом, доктором философских и филологических наук. Он сказал, что ведёт учёт книжных публикаций, посвящённых Уго Чавесу, и после того, как количество «контрольных карточек» перевалило за две тысячи, издал результаты своих кропотливых поисков отдельной брошюрой. Дон Рафаэль вручил мне книжечку со словами: «С тиражом я не угадал. Брошюра предназначалась для историков и библиографов. Но спрос на неё оказался таким, что придётся делать новое издание, дополненное. Книги о Чавесе выходят почти ежедневно. Интерес к нему глобальный!» Дон Рафаэль отозвался о Чавесе с уважением, назвал его главным читателем и библиофилом Венесуэлы. И в самом деле, на свои воскресные телепередачи «Алло, президент!» Чавес всегда приносил стопку книг, чтобы подкрепить цитатой ту или иную злободневную тему, указать на предвзятость и недобросовестность буржуазных учёных в интерпретации событий прошлого, поделиться впечатлениями о прочитанном. После выступлений президента обязательно вспыхивал книжный бум: за названными им книгами охотились соратники (ещё бы, рекомендовал сам президент!) и, разумеется, оппоненты, чтобы камня на камне не оставить от того, что сказал «ненавистный узурпатор власти».
Заметив мой интерес к личности Чавеса, дон Рафаэль как бы невзначай спросил: «Все иностранные журналисты, которые ко мне заглядывают, пишут или собираются писать книги о нашем президенте. А как ты?» Я отшутился, сказал букинисту, что не хочу проблем с российскими олигархами, для которых Чавес является зловещим символом возрождения социализма. К тому же Чавес не раз говорил, что «капитализм — это дерьмо». Дон Рафаэль понимающе покивал головой. Но его вопрос заставил меня задуматься. В самом деле, заинтересует ли российского читателя книга о революционере Чавесе? Не слишком ли далёк этот, безусловно, яркий латиноамериканский политик от повседневных забот и интересов россиян, которые по горло сыты всеми обрушившимися на них революциями и реформами? В тот же день на приёме в посольстве России мне снова пришлось говорить на эту тему с коллегой-журналистом, приехавшим в Венесуэлу полгода назад. Мой друг был явно озадачен указанием, которое поступило к нему из московской редакции по электронной почте: «Через пресс-секретаря Чавеса проработайте вопрос об издании книги о президенте на русском языке. На реализацию проекта, включающего подготовку текста, венесуэльская сторона должна перечислить на наш счет 200 тысяч долларов».
— Ты можешь представить себе реакцию венесуэльцев, если я сунусь с таким предложением? — спросил коллега.
— Легко, — ответил я. — В лучшем случае они укажут тебе на дверь. В худшем сочтут за наглого мошенника, решившего залезть в президентскую кассу. Могут и аккредитации лишить.
— Вот именно, рисковать не стоит. Так и отвечу, венесуэльская сторона в реализации проекта не заинтересована.
Глава 3
ВЕНЕСУЭЛЬЦЫ ТАКИЕ, КАКИЕ ОНИ ЕСТЬ
«Плохо это или хорошо, но свой “Чавес” живёт внутри каждого венесуэльца», «Чавес — это, в принципе, типичный венесуэлец, но в предельно сконденсированном виде», «в Чавесе воплотилось самое хорошее и самое отрицательное, что есть в венесуэльском народе» — такого рода обобщения мне приходилось слышать от самих венесуэльцев.
Появление Чавеса как лидера-реформатора Венесуэлы было исторически оправданным и своевременным. У страны в годы Четвёртой республики был свой период «застоя», который возник в результате загнивания и возраставшего самодовольства власти, считавшей себя образцово-демократической.
