— Как бы нам вместо Пугача, — говорили старики, — не поднять руку на помазанника Божия императора Петра Федоровича.
При всем старании Себрякову удалось собрать не более двухсот казаков. С такими силами немыслимо было и мечтать об отражении мятежников, которые подступили почти к родной ему Етеревской станице. Михаил Сидорович собрал свое семейство, упаковал сундуки и укатил под защиту Новохоперской крепости. А пугачевцы между тем ураганом промчались через Березовскую, Малодельскую, Заполянскую, Орловскую и Раздорскую станицы.
Узнав об отъезде Себрякова, Сулин назначил походным атаманом ополчения войскового старшину Луковкина, приказал ему сформировать три полка и немедленно отправиться на Медведицу против мятежной вольницы. Решить эту задачу было непросто. Казаки усомнились в болезни своего командира, но заподозрить его в трусости не посмели, не было оснований, ибо он пользовался репутацией героя и на самом деле был таковым.
— Мы готовы идти на злодея, но у нас нет главного начальника! — кричали они. — Видно, это не Пугач, а государь, ежели Михаил Сидорович уехал, кабы не так, он остался.
Целых двенадцать часов убеждал Абросим Луковкин казаков и добился-таки успеха — поверили станичники. В самую полночь выступил он в поход. На помощь ему донской атаман Семен Сулин отправил два лучших полка под командованием Матвея Платова и Павла Кирсанова — двух закадычных друзей. Но они опоздали.
Луковкин отмахал восемьдесят верст, запарил лошадей, уморил людей, внезапно напал на бивуак повстанцев и разбил их в пух и прах. В следующие два дня было покончено с другими отрядами пугачевцев, решивших поискать удачи на Дону.
Войсковой старшина Матвей Платов с полком, пройдя верховые станицы, где Абросим Луковкин сделал свое дело, устремился на Царицын, как и было приказано войсковым атаманом. Но к последнему бою с мятежниками у Сальникова Завода не успел. Зато первый отправил на Дон рапорт с сообщением, что «государственный злодей Амелька Пугачев за Волгою пойман».
Пугачев был доставлен в Москву и через четыре месяца казнен. Но остались пугачевцы, многочисленные отряды которых разбрелись по уездам Казанской и Воронежской губерний, наводя ужас на население. Три года потребовалось походному полковнику Платову, чтобы окончательно истребить мятежников.
Матвей Иванович вернулся на Дон. Войском к тому времени командовал Алексей Иванович Иловайский, назначенный на должность атамана вместо осужденного за сепаратизм Степана Даниловича Ефремова. Он хотя и не притеснял зятя своего опального предшественника, однако же и не представлял его к очередному чину, очевидно, из опасения навлечь на себя гнев императрицы. Правда, разрешил основать сразу три хутора на берегах рек Большой и Малой Крепких и в устье балки Ольховой, заселив их крестьянами, купленными в ближайшем уезде.
В начале января 1778 года Матвей Иванович, заручившись рекомендательным письмом атамана к Григорию Александровичу Потемкину, отправился с братом жены в Петербург просить о свидании с опальным тестем, сосланным в Пернов. Степану Даниловичу разрешили поселиться в Таганроге, но он предпочел остаться в столице. Ходоки вернулись на Дон лишь через шесть месяцев.
После войны и бунта
«Русский бунт, бессмысленный и беспощадный», показал, что казаки готовы служить царю и отечеству, но не самозванцу. Однако преданность престолу не избавила их от притеснений самодержавия. В 1775 году на Дону было учреждено гражданское правительство, осуществлявшее функции управления на своей территории на основании общих законов Российской империи под руководством «главнокомандующего Войска князя Потемкина». Власть атамана ограничивалась лишь «воинской частью», а сам он назначался и утверждался высочайшим указом. Урезались и права круга.
Вместе с тем Екатерина поняла, что в отношениях с Доном нельзя полагаться только на силу, но следует самой царской службе казаков придать необходимый авторитет. Сразу после заключения мира с Турцией и подавления пугачевского бунта императрица пожаловала Войску за вклад в общий успех русского оружия великолепное знамя, а его атаману — булаву и насеку. При этом государыня выражала надежду, что присланные символы станут «для потомков побуждением к подвигам и напоминанием» о щедротах монархии к своим героям.
И еще одна милость прозорливой Екатерины Алексеевны, на первых порах не оцененная казаками: она вписала донскую иерархию чинов в общероссийскую, сделав первую начальной ступенью последней, и тем самым открыла широкий простор для продвижения по службе людям талантливым, не имевшим прежде никакого поощрения. В результате на просторах Дона появились сословие дворян, первые генералы и графы, заслуги которых получили высокую оценку народа и верховной власти. Среди них Ф. П. Денисов, А. И. Иловайский, В. П. Орлов, М. И. Платов, В. В. Орлов-Денисов, А. К. Денисов и многие другие.
В этом же ряду и еще одна мера верховной власти. В 1775 году Г. А. Потемкин вменил в обязанность донской войсковой канцелярии выбрать «порядочного поведения, самых лучших видом и ростом шестьдесят пять человек» и отправить их в столицу «для употребления при высочайшем дворе». При этом казакам внушалось, что они удостоились столь высокой чести «в знак ревности и усердия всего войска». Первая такая команда прибыла в Петербург вскоре после казни Пугачева. В последующем через каждые два года на воспитание в духе преданности монархии отправлялась очередная партия посланцев Дона.
Вслед за воинами двинулись безусые юнцы. В конце лета 1776 года донская канцелярия отправила шесть казачьих детей обучаться в Московский университет и одного — в Харьковский коллегиум. Семь молодых людей — капля в море, но все-таки…
Думаю, светлейший князь Григорий Александрович не кривил душой, когда писал атаману Алексею Ивановичу Иловайскому: «Я себя почитаю счастливейшим, что во время начальствования моего над сим знаменитым воинством не мало имел случаев объявлять высочайшие к оному милости и матерние взыскания».
Так что отношения казаков с властью были нормальные. С силами природы дело обстояло сложнее. И с соседями — не лучше.
***
Во время войны с турками и пугачевского бунта казалось, что «все возможные роды лишений и несчастий нарочно соединились против Войска». С севера ему угрожали мятежники, с юга — ногаи и крымский хан. Не хватало продовольствия и фуража. Начался падеж скота. Многие казаки пошли по миру.
Но и заключение мира с Османской империей и подавление мятежа не принесли облегчения. Последовал ряд студеных зим и неурожайных лет. Саранча истребила хлеба и травы на огромных просторах Донского края. Нетронутой осталась лишь Манычская степь.
В феврале 1778 года ногайские орды, подстрекаемые недавно побежденной Турцией, перешли Кагальник и вторглись во владения Войска якобы в поисках спасения от черкесов, а на самом деле с целью захвата Манычской степи. Алексей Иванович Иловайский приказал казакам быть «в ежеминутной готовности к поголовному походу», а сам укатил в Петербург, чтобы добиться разрешения Григория Александровича Потемкина «отмстить татарам за древние их обиды», причиненные донцам.
