Ознакомительная версия. Доступно 3 страниц из 14
Поздней осенью Лиля ходила по полям, смотрела, не осталось ли где незамеченной картошки. Лепёшки из мороженого картофеля получались сладкие!
Наша хорошая Лиля делала нехорошие дела, но нам от этого было хорошо. Мы полдня были сыты. И потом, так делали многие, не только Лиля.
Весной бабушка начала варить щи из травы. Там были крапива, слизун, укроп. Иногда Лиля бегала на гору и приносила щавель. Вода и трава – очень невкусно. Без соли, без картошки. Я плакала, не хотела это есть.
– Плачь в тарелку, – говорила Лиля, – суп хотя бы просолится.
Когда в супе появлялась одна картошечка, бабушка выкладывала её в мамину тарелку. И я начинала реветь ещё сильнее.
– Я старая, Лиля молодая, вы маленькие, – пыталась объяснить мне бабушка. – Если мама сляжет, всем нам конец, тогда никакой надежды нет.
Но когда голодный, ничего не помогает. И я хватала рукой картошину из маминой тарелки и быстро засовывала себе в рот. И продолжала реветь, потому что я становилась плохой и мне было стыдно и жалко маму.
Чуть больше года мы прожили у бабушки с дедушкой Дедовых. Я думала, что это было тяжёлое, плохое время. Но оно было хорошим. Это был последний год моего детства.
Свинарник
Мне исполнилось пять лет. Маму назначили на работу свинаркой. Мы переехали жить в свинарник.
Это была длинная постройка в самом конце села. Заканчивался свинарник небольшим помещением – каптёркой. Там стоял большой котёл, в котором варили еду свиньям. Каптёрка с котлом стала нашим домом. Мама с Лилей слепили в комнате печку – на ней мы все и спали.
Сверху наше жилище закрывала солома. Соломенная крыша была тонкая, и дождь сквозь неё лился внутрь. Оставалось только одно сухое место – под столом. Там прятали еду, если она была. И я там тоже скрывалась. Когда на улице переставало лить, в домике ещё долго капало.
Вместе с нами и свиньями в свинарнике жило очень много крыс.
– Жалко, что крыс нельзя есть, – сказала Лиля, – а то мы бы стали самыми большими богачами в деревне!
– Крысиный суп! – сморщилась Мина.
– Крыса, тушённая в горшочке с зеленью! – добавила Лиля.
– Крысиный компот! – я тоже не осталась в стороне.
– Конфеты из крысиных хвостиков! – Лиля расхохоталась. А я даже и не знала, что такое конфеты.
Вскоре с нами поселились ещё курица и петух. Их отдали маме за какую-то работу. Курица сидела в гнезде. Ночью, чтобы крысы не своровали яйца, мы подвешивали гнездо к потолку. Курица не боялась высоты.
А петух крыс не боялся. Это его все боялись. Петух набрасывался на любого, кто проходил мимо. Но все от него могли отмахнуться, и только меня он совсем не слушался.
– Он у нас порядок держит лучше всякой собаки, – говорила бабушка.
Чтобы войти в комнатку, мне нужно было пройти мимо петуха, а он распушал перья у головы, словно лев гриву, бросался мне на макушку и начинал колотить крыльями. Я громко кричала, обзывая петуха разными словами, которые узнала на улице от мальчишек и взрослых. И все сразу слышали, что я пришла домой или ухожу из дома. После петуха меня ругала бабушка за грубые слова. Тогда я стала придумывать свои ругательства. Особенно обидными мне казались «ощипанный зад» и «крысиная закуска».
Сначала я думала, что петуху станет стыдно и он прекратит меня бить. Но когда нас с Миной местный мальчишка Чумичов обозвал фашистками, то Мина бросилась драться, как наш петух. Обзывательства про «ощипанный зад» и «крысиную закуску» мне тогда тоже пригодились.
Бог меня наказал
Мамины деревянные шлёпанцы – шлеры, в которых она приехала, – сгнили, и она выменяла зелёного льва у Чумичовых на валенки. Мы остались без волшебного льва.
– Они не знают, что он волшебный. Не проболтайся! Я после войны выкуплю его обратно, – предупредила меня Мина.
Лиле тоже нужна была обувь, и она после работы бегала к эвакуированным из Эстонии, носила им воду. Через месяц они обещали дать ей за это ботинки.
А мы с Миной зимой почти не выходили на улицу. Шуб или тулупов у нас не было, только заплатанные пальтишки, из которых мы выросли. И у мамы зимней одежды не было. На родине, в Ростовской области, было много снега, но зимы были тёплые, и мама ходила на улицу просто в толстой шали. Свою шаль в Сибири она сменяла на фуфайку. Теперь у нас не осталось ничего довоенного, кроме больших ножниц и одеяла.
Работа зимой у нас была такая. Лиля рубила топором мёрзлое сено, которое привозили для свиней. Потом его варили в котле. А к сену добавляли разные отходы. Но сначала бабушка вываливала их на стол, и мы искали среди полыни и овсюга зёрна пшеницы. Утром бабушка пожарит пшеницу или сварит кашу из неё уже не для свиней, а для нас. Из полыни бабушка тоже могла сделать пышки. Но они были такие горькие, что есть их было невозможно. Мама выносила пышки на мороз, втыкала в сугроб, чтобы мороз вытянул горечь. Но это плохо помогало. И мы ели их горькие, потому что голод был ещё горше.
Сидеть всю зиму в каптёрке было грустно. Только когда мама возвращалась из свинарника, мы могли надеть её валенки и сбегать на пять минут на снег. Из-за этих валенок меня первый раз в жизни наказал Бог. А ведь бабушка и раньше предупреждала меня, что Бог всё, всё видит. И если кто-то ведёт себя плохо: убивает, ворует, не слушается старших, – он их наказывает. Я не очень верила. Ведь мы с Миной иногда делали то, что нельзя. Например, ходили купаться на колдобины. Это ямы в ручье. Мне там было по грудь, и я там научилась плавать. Или воровали казеин. Но Бог, наверное, смотрел в другую сторону или был занят фашистами. Фашисты побеждали, они уже почти пришли к Москве и Ленинграду. В Берёзовку очень часто приходили похоронки. Пришла похоронка и Дедовым. Получается, что бог был на стороне фашистов. Бабушка Надя слегла – наверное, решила поскорей умереть, чтобы встретиться с сыном. А дедушка Ваня перестал играть на своей гармошке.
И вот как-то я сидела на печке и, словно наш злой петух, готовилась, перебирала ногами, ждала маму. Только она зашла и сняла валенки, как я прямо с печки нырнула в валенки. Не успели мама с бабушкой оглянуться, как я уже на речке, на льду. Ох, как я покатилась на валенках по гладкому льду! Конечно, делать этого было нельзя – протрёшь подошву. Но я недолго каталась – очень сильно упала. Так, что у меня в глазах потемнело, и я немного полежала на льду, прежде чем смогла подняться. В глазах после темноты появились звёзды. Может быть, это было Царствие Небесное? Почему тогда так темно? «Это меня Боженька наказал, за то, что я у мамы валенки забрала», – поняла я и медленно-медленно поползла домой.
Дома я даже не смогла сама забраться на печку. Я лежала две недели. Но в этот раз я не плакала. Я думала, что если в Царствии Небесном лучше, чем на земле, то почему никто не хочет умирать, кроме бабушки Нади? Никто не хочет идти к Иисусу. Бабушка мне на это сказала:
Ознакомительная версия. Доступно 3 страниц из 14
