Ознакомительная версия. Доступно 19 страниц из 93
Был владыка стар, редкие волосы побелели, а глаза хоть и сделались бесцветными, но смотрели на мир пронзительно и мудро.
Мал ростом митрополит, но проворен и разум его не покидал.
Вошел чернец, поставил на столик серебряный поднос, снял полотняную салфетку. На подносе лежали тонкие ломти хлеба, отварная рыба, да еще серебряный кувшин с острым квасом.
Поклонившись митрополиту, чернец тихо промолвил:
– Отрок великокняжеский сказывал, великий князь ждет владыку.
Фотий пожевал кусочек хлеба с рыбой, накинул поверх темной рясы шубу и, нахлобучив митрополичий клобук, выбрался из покоев. Снег искрился, слепил. Митрополит щурился, прикрывал глаза ладошкой. Под валенными сапогами снег похрустывал. Догадывался владыка, великий князь поведет с ним трудный разговор, ибо дни Василия сочтены. Знает о предстоящей кончине и он, князь Василий. Но в оставшиеся часы жизни он держит себя достойно, как истый православный, кому скоро ответ держать перед Всевышним.
На высоком крыльце дворца отрок помог митрополиту обмести сапоги, в просторных сенях принял шубу.
Митрополита встретила великая княгиня Софья Витовтовна. Фотий благословил ее, посмотрел ей в глаза. Она только и сказала:
– Святой отец, великий князь ждет.
Василий Дмитриевич стоял спиной к изукрашенной изразцами печи. Подошел к митрополиту, склонился. Фотий осенил его крестом, промолвил:
– Господь с тобой, великий князь, да благословит тя Всевышний.
– Владыка, – чуть помедлив, сказал князь, – я позвал тебя, чтоб выслушал ты мою духовную.
Они присели друг против друга. Митрополит был весь во внимании.
– Трудная пора настает перед княжеством Московским, – промолвил великий князь. – Знаю, час мой близится, и за все, чем жил, ответ буду нести перед Богом… Тяжкую ношу приняла на себя Москва. Замыслы князей московских – все земли, все удельные княжества русские воедино собрать. Однако, владыка, сам зришь, часть наших российских уделов к Литве прислонились, в надежде от Орды спасение найти. Однако где истина? В Орде ли, в Литве защита? Ведаешь, давит на русичей латинский крест. Витовт готов на Москву давить, как бы он с тверским князем в союз не вступил… Одно прошу, владыка, после меня оставлю на великом княжении сына своего Василия. Будь ему отцом духовным, защити от недругов. А они объявятся… И не только в лице тверского князя Бориса, а и здесь, среди своих… После меня приведи всех бояр и князей к крестоцелованию… А в первую очередь брата моего Юрия и сыновей его…
Слушает митрополит великого князя, сердцем чует, это предсмертная воля великого князя Василия Дмитриевича.
Покидал митрополит дворец великого князя с сердцем тревожным, знал, близится час смертный Василия Дмитриевича. И уже в своих палатах митрополичьих Фотий, уединившись в молельной и опустившись перед святыми образами, истово молился, просил у Господа, чтоб дал покой великому княжеству Московскому, не довел до усобицы после кончины князя Василия…
Закрыв деревянную, обтянутую кожей крышку книги и защелкнув серебряную застежку, владыка опустился в кресло.
Сил не было и мысли роились. А они о суетности жизни, о тщеславии и алчности.
– Господи, – шепчет Фотий, – Ты даруешь человеку дыхание, Ты наделяешь его разумом, так отчего забывчива память человека?
Восковая свеча в серебряном подставце заколебалась, и владыка, послюнив пальцы, поправил огонек. Прислушался. Тихо. И даже снежная пороша не стучит в италийские стекольца. Видать, погода налаживается.
Поднялся, направился в опочивальню.
Глава 3
Был вечер, когда тревожно заплакали по Москве колокола. Жизнь покинула великого князя Василия Дмитриевича.
На московский стол волею отца взошел сын его Василий Васильевич. И хоть юн он был годами, но никто воле покойного не перечил. Пройдет время, наберется он мудрости государственной.
В Успенском соборе митрополит Фотий бояр к присяге приводил, люд к крестоцелованию. А князю Стриге-Оболенскому велел в Звенигород поторопиться, чтоб Юрий Дмитриевич в Москву поспешал присягнуть великому князю Василию Васильевичу.
Стрига-Оболенский к звенигородским хоромам князя Юрия подкатил ранним утром. Был март, и рыхлый снег проваливался под копытами. Застучали барк, и крытая санная колымага остановилась.
Засуетилась, забегала дворня. В палатах всполошились. Князь Юрий к гонцу выбрался, едва тот порог переступил.
– Почто князь Иван челядь всколготил, аль стряслось что? – спросил Юрий, зевая.
– Беда, князь Юрий Дмитриевич, скончался великий князь, и на княжение великое московское волею покойного сел Василий Васильевич.
Отшатнулся Юрий, глаза прикрыл, а Стрига-Оболенский продолжил:
– Владыка велел поспешать, дабы великому князю Василию Васильевичу крест целовать.
Князь Юрий Дмитриевич зашелся в гневе.
– Почто пустое плетешь, князь Иван? Как смеют бояре и люд московский присягать младшему рода Рюриковичей, коли есть я, старший, и мне стол наследовать? О том, князь Иван, и передай владыке… Не поеду я в Москву, в Галич удалюсь. Слышал, князь Иван, в Галич с дружиной отъеду. И сыновьям своим Дмитрию и Василию не велю присягать. Молод еще сын Василия Дмитриевича. Пусть владыка беззаконий не чинит, аль запамятовал, что я жив?
Не успел Стрига-Оболенский из Звенигорода отъехать, как забегали, засуетились в княжьих хоромах, гридни в дорогу коней седлали, и едва солнце в зенит поднялось, как княжья колымага в сопровождении обоза и дружины покинула город.
Потянулся поезд на Галич. Откинув шторку колымаги, Юрий Дмитриевич хмуро поглядывал на отступавшие перелески, на оставшиеся позади домишки и избы Звенигорода. Лес под снегом темнел мрачно, и также мрачно было на душе князя.
С давних дет заведено было в роду Рюриковичей передавать стол от старшего к старшему. Александр Ярославич Невский на великое княжение сажал Дмитрия, Даниил Александрович Юрия Даниловича. А не так ли Любечский съезд приговорил, каждый князь владей вотчиной своей и только в Киеве сидеть старшему рода.
Санная колымага переваливалась на разбитой заснеженной дороге, скрипела и плакала, готовая развалиться от ветхости.
Князь Юрий на брата Василия в обиде. Когда наезжал в последний раз в Москву, Василий был еще в добром здравии и ни о каком наследовании речи не вел и на Думе боярской об этом не заговаривал. Да Юрий и в мысли не держал, что великий князь решится власть передать малолетнему.
Ездовые поворотили колымагу на галичскую дорогу, и в оконце князь Юрий увидел, как по двое рысили гридни. Следом за княжьей колымагой и дружиной тянулся обоз, груженный всяким скарбом.
Покидая Звенигород, Юрий Дмитриевич наказал дворне, чтоб собрали в дорогу и хворую княгиню. Подумал, что она переезд перенесет.
Ознакомительная версия. Доступно 19 страниц из 93
