Глава 1
Нa высоком крутом мысе в предрассветной дымке плавал мрачный замок великих князей литовских, когда молодой князь тверской Борис покидал Вильно.
Ров, зарастающий в теплую пору колючим шиповником, окружал замок. Через ров к железным воротам навесной мост на цепях. С вечера, едва сгущались сумерки, все окрест оглашалось скрежетом и скрипом поднимаемого моста, и только со светом нового дня его опускали.
Выезжая из городских ворот, князь огляделся. Пустынная площадь, припорошенные снегом улицы, кирпичные домики, высился острый шпиль костела, безлюдный в эту пору рынок.
А наверху в замке оставался князь Витовт1, сын Кейстута, женатый на дочери смоленского князя Анне.
Отправляясь в Вильно, тверской князь намеревался полюбовно договориться с Витовтом остановить захват Литвой русских земель. Литва и без того уже взяла на себя Смоленское княжество.
Но Витовт был глух к словам князя Бориса и долгие переговоры ничего не дали.
Смотрел тверской князь на Витовта, видел довольного собой упрямого старика, великого князя. Но это был уже не тот Витовт, какой водил полки и покорял земли и города Руси. Перед ним сидел обрюзгший, седой человек с выбритыми до синевы щеками и повисшими усами.
Однако Борис понимал, великий князь литовский пока в силе немалой и не следует вызывать его гнев. Русь не в силах противостоять воинственной Литве и коварству Польши.
Надо выжидать, и наступит время тверского княжества. Но сколько ждать? Было время, когда единились удельные князья и сообща выходили на Куликово поле против хана Мамая…
Тронув коня, Борис поскакал вслед за отъехавшими товарищами.
Копыта стучали по замерзшей, припорошенной земле, отбрасывая комья снега и земли.
По правую руку прилепилась к дороге корчма. Она уже курилась, и тоненький дымок тянулся над соломенной крышей.
Несмотря на ранний час, корчмарь уже дожидался первых посетителей.
За поворотом Борис настиг обоз тверичей: розвальни, груженные провизией и зерном для лошадей, розвальни с гриднями2, притороченными конями. На передних розвальнях сидели воевода Холмский и княжий дворецкий, боярин Семен. А далеко впереди виделся княжий возок.
Борис придержал коня, легко перескочил в розвальни воеводы и дворецкого. Умащиваясь, крикнул:
– Теперь и домой с Божьей помощью.
Долго сидел молча, прислушиваясь к скрипу санного полоза. Дорога серая и мысли мрачные – попусту съездили. Хотя и отъезжая в Вильно, не слишком верил в удачу.
Поднял глаза, сказал, ни к кому не обращаясь:
– Из Вильно выбрались, что дома меня ждет? Какую жену привезут? Поглядим.
Воевода Холмский рассмеялся:
– Те, княже, поделом и старую, коли сам не удосужился невесту поглядеть. Да ты поспрошай боярина Семена, он в Суздаль ездил.
Дворецкий хмыкнул:
– Ты, княже Борис, не страшись, дурку не засватал. Привезут, поглядишь.
Ездовый прикрикнул, и сани побежали резво. Поехали в полном молчании…
О княжне суздальской Борис услышал прошлым летом, когда проезжал через Суздаль в Ростов. Саму княжну повидать ему не довелось, однако, воротившись в Тверь, заслал сватов.
Ростов и Суздаль ему нравились. В свое время они были стольными городами. Затем их сменил Владимир. На Клязьме сходились торговые пути на Волгу, а уже по этой могучей реке плыли в края далекие, богатые и таинственные земли Востока.
Но вот явились татаро-монголы ордами неисчислимыми, разоряли Русь, и зачахла торговля, медленно угасло величие Владимира…
Но тому минуло почти сто лет. А когда князь Борис из Суздаля и Ростова ехал, он почему-то о суздальской княжне думал…
Дорога пролегала землями мещерскими, где проживал народ мирный – мещера, растили хлеба, охотились, бортничали3, селились немногочисленными деревнями, платили выход Орде, выплачивали дань боярам, скрывались по лесным глухоманям, за хлябями болотными, выкладывая по топям тропу слегами сосновыми.
Иногда дорога вырывалась на поляну и снова уводила в лес. Поглянет Борис на эти красоты, а мысль неотвязная на суздальскую княжну перекидывалась.
Но то случилось прошлым летом, а ныне зима, и он, князь тверской, из Литвы домой добирается…
* * *
Дорога из Литвы дальняя. Сначала она тянулась террасами реки Нарис и впадениями в нее реки Вильняс. Потом заснеженными полями литовских крестьян и частыми перелесками.
Давно уже поднялось солнце, осветило где-то там темнейший лес, встречные деревеньки. Иногда тверичи видели крестьянские телеги, груженные всякой живностью, возы с сеном. Все это литовский крестьянин вез в Вильно на рынок.
В Вильно, в замке, где большую часть своей жизни проводил великий князь литовский Витовт, всегда было малолюдно. Лишь иногда залы его оглашались музыкой и гомоном гостей. Такое бывало, когда съезжалась знать из многих земель Польши и Литвы.
Борис убежден, поляки способны разве что на шумные драки. Того же мнения были и ехавшие с князем воевода и дворецкий.
Недолго поговорив об этом, тверской князь вдруг сказал:
– Я долго убеждал Витовта не разорять порубежные земли русские, не брать их на Литву, как случилось с Витебском, Смоленском. А паче всего не касаться веры нашей православной. Ее даже ордынцы не посмели нарушить. Но Витовт неумолим, он знает трудности наши, удельную Русь чует. Ох уж эта удельщина!
Холмский заметил:
– Ты, князь Борис, истину изрек, и не признаться ли те, что вы, тверские князья с московскими, главные усобники, разорители земли русской?
Борис хмыкнул:
– Так ли уж?
Воевода покосился:
– Мне не веришь, княже, поспрошай у боярина Семена.
Дворецкий рукой махнул:
– Орда и Литва земли наши делят. Эвон к Смоленску дотянулись. Ужли дозволим им до Твери дойти?
Замолчал боярин Семен, а Борис на вопрос не ответил, думал. Кони бежали резво, а тверской князь мыслью мучается: к Смоленску Литва дотянулась, это факт, а Твери как выстоять?
Холмский голос подал. О чем это? Прислушался. Воевода говорит, что дружина проголодалась, привал пора сделать. Да и он, князь Борис, за вчерашний день куска путем не съел.
Велел дворецкому остановиться, накормить дружину.
Дальнейшую дорогу ехали неторопко, впереди неблизкий путь. Предстояло миновать земли княжества Витебского, Смоленского, захваченные Литвою, перебраться через Западную Двину и Днепр. Ночевать приходилось где в дымных избах, а больше на лесных опушках, огораживаясь еловыми лапами, у костров.
