— Тогда — желаю удачи! Если понадоблюсь — свистни.
Он хотел еще что-то добавить, но раздумал и покатился в пустыню.
Легко сказать — где-то здесь! Но даже если принц Кисель был где-то рядом, найти его в путанице бесконечных проток было бы очень непросто. Маша пошла по берегу, крича:
— Принц Кисель, где ты? Ау!
Но ответом ей было только эхо, да и то скоро увязло в кисельных берегах. До самого вечера бродила Маша вдоль реки, а на закате присела отдохнуть на крутом бережку. Перед нею река несла к Белому морю свои молочные продукты. Бурлили сливки на перекатах, дремали варенцовые заводи, кисли кефирные омуты. Прямо под бережком в реке о чем-то болтали пенки:
— А наш-то, наш, подумать только! Не хочу мол — и все!
— А папаша Хрен?
— Чуть не лопнул со злости! Моя Горчица, говорит, с ее золотым характером и приданым осчастливит любого принца. И если ты принц, то нечего ломаться!
— А он?
— Уперся и ни в какую. Тогда папаша Хрен стал так ругаться, что в реке сливки скисли, и сказал, что придет завтра и задаст ему перцу!
— А что принц Кисель?
— Вздыхает, понятно, да что он может??!
Услыхав имя своего суженого, Маша кубарем скатилась с берега.
— Пенки, милые пенки! Скажите скорей, где принц Кисель и что с ним?
Пенки с опаской выглянули из реки:
— Кто ты и зачем тебе нужен наш принц?
— Я манная каша, а принц Кисель — мой суженый. Я пришла издалека, чтобы его увидеть, неужели вы мне не поможете?
Пенки посовещались, и указали Маше на небольшой холмик на берегу соседней протоки. Не чуя под собой ног, забыв поблагодарить пенок, бросилась манная каша туда, где страдал ее суженый… Наступила ночь. Вышел из тумана кривой разбойничий месяц. Вынул из кармана перочинный нож.
— Ах, будет резать, будет бить, — заахали слабонервные звезды, а самые робкие упали вниз и зарылись в сахарный песок.
Но месяц резать никого не стал, а размахнулся и бросил нож в гладь молочной реки, и он застыл там его отражением. Наступили тишина и покой. Высоко в небе хоры стройные светил разучивали танцы к Дню самодеятельности. Пенки уснули в реке. Храпела на отмели впервые в жизни сытая Протоплазма. Ни одна дверь не скрипела. Манная каша разговаривала с принцем Киселем.
— А помнишь, мы ходили в детстве на речку Газировку?
— Еще бы! Я катал тебя на лодке и чуть не утопил!.. Но как же ты жила все эти годы там, в городе Туманове?
— Так и жила: тебя ждала, днем хлопотала по хозяйству, а вечером выходила на дорогу и смотрела, не идешь ли ты…
— Боже мой, а я то думал, что про меня все забыли! Может быть поэтому я так долго не возвращался… Господи, до чего же стыдно! — сказал принц Кисель и заплакал скупыми мужскими слезами.
— Не грусти, милый, — утешала его Маша, — я нашла тебя, и теперь все будет хорошо!
— Ах, если бы так, — вздыхал принц Кисель. — Как бы хотел я снова оказаться дома, в Туманове! Но, боюсь, отсюда меня уже не выпустят. Думаешь, здесь рай земной, если песок сахарный? Всем заправляет здесь грубый и невежественный папаша Хрен со своими перцами. Он хочет женить меня на своей дочке Горчице. Я на нее даже смотреть не могу — сразу слезы на глазах наворачиваются. А он вбил себе в голову, что должен выдать свою дочь замуж за принца. Ох уж эти выскочки! До поры до времени я смотрел на все это сквозь пальцы, говорил: «Посмотрим, там видно будет». А сам думал: «Завтра уйду, только меня и видели», — а потом расслабился, потерял форму, и уже не мог не то что уйти — пошевелиться. Я ничего не могу с собой поделать, а они почуяли мою слабость и обнаглели. Дошло до того, что мне стали угрожать. Вчера опять приходил папаша Хрен. Ну я, конечно, ничего ему не обещал — и тогда, страшно ругаясь, он сказал, что дает мне последний срок. Если я, как он выразился, не одумаюсь, он придет сегодня утром со своими подручными и задаст мне перца — а этого унижения я, можешь не сомневаться, не переживу. Как хотел бы я говорить с тобой еще — но наступает утро. Скоро придут мои мучители. Умоляю, не попадайся им на глаза — они ни перед чем не остановятся, а я даже не смогу тебя защитить!
И в самом деле, всходило солнце. Розовый туман поплыл над рекой. Прилетели стаей скатерти-самобранки, сели на кисельном бережку, стали чиститься, прихорашиваться. Выехал вниз по реке на печи Емеля — пенки ловить. День обещал быть ясным и солнечным. Маша оглядела всю панораму и тихо, но решительно сказала:
— Нет. Теперь, милый, мы с тобой уже не расстанемся. И кто бы сюда ни пришел, встречать их будем вместе.
— Боюсь, нам не придется долго ждать, — вздохнул принц Кисель. — Слышишь скрип сапог? Это папаша Хрен. Вот он идет, весь побелел от злости!
И точно — так запахло хреном, что Маше захотелось чихать, а у принца на глазах показались слезы.
— Ну что, — еще издали закричал папаша Хрен, — больше не будешь упрямиться? Сегодня же окрутим вас с Горчицей. Она-то с тобой разберется! И посмей только пикнуть — я тебе живо прочищу мозги!
— Но я же говорил, — застонал принц Кисель, — что знать не знаю вашу дочь и не могу жениться на ней!
— Что?! — папаша Хрен замахнулся на Киселя, но Маша схватила его за руку.
— Остановитесь! Принц Кисель — мой суженый, и я никому не позволю его обижать!
— Это еще что? Ты кто такая? — опешил папаша Хрен.
— Я Маша, манная каша. Я обошла полмира, чтобы найти своего суженого, и теперь его никому не отдам!
— Не отдашь?! — папаша Хрен хотел ударить Машу, но оступился на скользком берегу и упал. Впрочем, он тут же вскочил в страшной ярости, так как решил, что ему поставили подножку, и, вытащив револьвер, принялся палить в Машу. Стрелок он был, правда, плохой — все пули ушли в молоко.
Маше очень не понравилось, что в нее стреляют. Она размахнулась, и изо всех сил ударила обидчика сумочкой. Папаша Хрен уронил револьвер и рухнул с криком: «Караул! Убили!». Три дюжих перца выскочили из-за холма. Они хотели схватить Машу, но не тут-то было. Одному она подставила ножку, другого огрела сумкой, а третьего больно дернула за нос. Неизвестно, чем бы кончилось дело, но тут к перцам подошло подкрепление. Маша отчаянно защищалась, но в конце концов ее схватили.
— Стойте! Отпустите ее!
Перцы обернулись и в самом деле выпустили Машу — наверное, от удивления. И было чему дивиться! Принц Кисель неимоверным усилием оторвал свое тело от кисельного ложа и, подобрав револьвер, забытый папашей Хреном, дрожащей рукой наводил его на своих мучителей.
— Дураки! — закричал из-за холма папаша Хрен (теперь он руководил боем из укрытия). — Что вы трусите? Он же еле на ногах стоит!
И правда — принц Кисель сделал шаг, другой, а потом ноги у него подкосились, и он упал, выронив оружие.
