И то правда. Мы вышли из Святилища, потом из Музея, хотели поискать, где перекусить, но на улице было зябко, Уилли в курточке, а теплое пальто оставил в номере, хотел вернуться, так мы и поступили.
Я упал на кровать, а Уилли прямо в куртке ушел в ванную, долго-долго оттуда не показывался, наконец вышел, послонялся в той комнате, что была у нас за гостиную, и окликнул:
– Дедуль?
– Это на кого ты намекаешь?
Он терпеть не мог, когда я ребячился.
– Хрюк-хрюк-хрюк.
– Чего «дедуль»?
– Может, гигантская птица? – И он возник в дверях. – В «Ребенке принцессы», в конце первой главы, где Феззик падает и обнимает Уэверли. А вдруг снизу подлетела гигантская говорящая птица и их спасла?
– Говорящая? Я тебя умоляю. Может, историки и не знают, как Феззик умудрился выжить, зато я знаю, что Моргенштерн до такого идиотизма не опустится. Еще бы скалы в резину превратил, ну? Чтобы Феззик на них попрыгал и все бы спаслись. Немногим бредовее.
– А ты, значит, самый умный? – Он куда-то исчез, а потом вернулся, на ходу читая: – «Жаль, что я не придумал, как спасти Феззика, прежде чем он нырнул с утеса. Он ведь мог руку протянуть и в последний миг поймать Уэверли. И зачем я вечно загоняю себя в тупики? Опять мне явился призрак Гамлета. Насколько допустимо видоизменять правду ради искусства? – Уилли перевернул страницу. – Пожалуй, главная загвоздка в том, что лично мне трудно примириться с существованием гигантской птицы. Да, я видел скелет, да, крупнейшие наши ученые заверили меня, что такая птица действительно кружила во флоринских небесах, и все же, по-моему, от легендарного этого спасения за многие мили несет случайностью. Как решать эту проблему – неведомо».
Не успел он дочитать, я вскочил, не сводя глаз с того, что было у него в руках. Я в два счета сообразил, что он сделал – сунул под куртку – и зачем – подарить мне, чтобы меня больше не оскорбляли, – и я понимал, что спустя несколько часов мы все вернем и никто ничего не заметит.
Я осторожно забрал это у него, пролистал, увидел, что сейчас узнаю и о детстве Уэстли до батрачества, и о великой любви Феззика, и о разбитом сердце Иньиго, и о сбывающихся кошмарах Лютика, и о том, что у Магического Макса провалы в памяти, и о том, как самое голодное морское чудище пронюхало, что на острове Одного Дерева живут очень вкусные люди.
Мне в руки попал дневник про «Ребенка принцессы». Это надо же.
И оставалось только перевернуть страницу…
А если вы, дражайший читатель (как говаривали когда-то), перевернете страницу – какой жребий уготован вам?
Всего лишь предисловие к 25-летнему юбилейному изданию – надеюсь, вы туда уже заглянули. Затем сокращенная мною «Принцесса-невеста» – только «интересные куски», – а после одна-единственная сокращенная и завершенная глава «Ребенка принцессы». Но умоляю вас, не отчаивайтесь.
Я в жизни так не вкалывал, как в эти дни, – то один, то вместе с моим вундеркиндом, а он посильнее вас пинает автора этих строк, дабы последний быстрее свернул изыскания и доделал книжку.
Я больше никому ничего не обещаю. Но вам обещаю вот что (то же, что я пообещал Уилли на могиле Феззика. Много лет назад Андре тоже туда ездил. Поработать над персом, как он мне потом объяснил). Прежде чем выпустят (уй-йя) 50-летнее юбилейное издание, вы получите «Ребенка принцессы».
Заранее надеюсь, что вам понравится… а не понравится – молчите…
Уильям Голдман
Предисловие к 25-летнему юбилейному изданию
По сей день это моя самая любимая книжка на свете.
И я пуще прежнего жалею, что ее написал не я. А подчас воображаю, что все-таки ее написал, что это я придумал Феззика (мой любимый персонаж) и я же нафантазировал сцену с иоканом и битву умов не на жизнь, а на смерть.
Увы, все это придумал Моргенштерн, а я стану довольствоваться тем, что моя сокращенная версия (за которую в 1973-м флоринологи меня просто распяли – рецензенты высокоученых журналов смешали меня с грязью; за всю мою писательскую карьеру хуже досталось только «Мальчикам и девочкам, всем вместе»[8]) хотя бы открыла Моргенштерна широкой американской аудитории.
Что сильнее детских воспоминаний? Я вот даже и не знаю. До сих пор мне то и дело снится, как мой бедный грустный отец вслух читает эту книжку, только во сне он не беден и не грустен; у него чудесная жизнь, достойная этого достойного человека, и блестящий английский (на деле мучительно корявый). И папа счастлив. И мама так горда…
Но теперь мы с вами встретились из-за фильма. Не случись фильма, вряд ли издатели раскошелились бы на переиздание. Если вы сейчас это читаете, фильм вам попадался как пить дать. Он неплохо прошел в кинотеатрах, затем появился на видеокассетах, и тут сработало сарафанное радио. В видеомагазинах он разлетался как горячие пирожки – и успешно продается по сей день. Если у вас есть дети, очевидно, вы смотрели кино вместе с ними. Заглавную роль сыграла Робин Райт – с этого началась ее кинокарьера, и наверняка вы, как и я, снова влюбились в нее после «Форреста Гампа»[9]. (Лично я думаю, за весь фурор отвечает она одна. Такая прелестная, такая нежная – прямо душа болит, до того хочется, чтобы горемычный дуралей Том Хэнкс жил долго и счастливо с такой женщиной.)
Многие обожают киношные байки. Может, прежде, когда над миром царил Бродвей, все любили театральные анекдоты, но сейчас, по-моему, уже нет. Вряд ли кто выспрашивает у Джулии Луи-Драйфус, каково ей было сниматься в 89-м эпизоде «Сайнфелда»[10]. А писательские байки? Вообразить только – прижимаешь Достоевского к стенке и ноешь: ну пожа-алуйста, ну расскажи анекдот про «Идиота».
Короче, о съемках «Принцессы-невесты» мне есть что вспомнить – вдруг вы не знали этих историй.
Чтобы сократить Моргенштерна, я прервал работу над сценарием «Степфордских жен»[11]. А потом про книжку прослышал кто-то из «Фокса», раздобыл рукопись, она ему понравилась, и он захотел снять по ней фильм. Начало 1973 года на дворе. И этот «кто-то» из «Фокса» работал у них Ответственным за Зеленую Улицу. (Ниже обозначен как ОЗУ.)
