— Да ты замерзла!
Деймон убрал горячую ладонь с ее талии и сбросил пиджак. Встав за спиной своей спутницы, Деймон накинул пиджак ей на плечи. Пальцы коснулись ее затылка, собирая освободившиеся пряди волос. Чуть потянув, он вытащил из прически выбившиеся локоны. Голова женщины склонилась к плечу, как чашечка тюльпана, слишком тяжелая для стебля.
— Так лучше? — спросил он хрипло.
От этой легкой хрипотцы в его голосе по спине ее пробежали мурашки. Она выпрямилась и кивнула.
— У меня была накидка. Я ее забыла в зале.
— Сходить за ней?
— Нет!
Она стянула на груди отвороты пиджака, радуясь, что избежала повторной встречи с Брайнером Уордингом и его лощеными клиентами-коллекционерами. Без сомнения, Брайнер в ней разочаровался, но Вероника чувствовала: еще минута разглагольствований о «взгляде художника», и она свихнется.
Будь у нее выбор, она бы вычеркнула из жизни весь этот вечер и осталась у Кейси, чтобы поболтать и посмеяться с настоящими своими друзьями. Но Брайнер в своей обычной вкрадчивой, осьминожьей манере очень постарался уговорить ее присутствовать. И он усердно пропихивал ее работы в царство музейного, годящегося для коллекций, а не прикладного, ремесленного, искусства. Слишком многие думали, что витражи годятся только для ресторанов и церквей.
Деймон вновь положил руки ей на талию. Вероника пододвинулась ближе к нему, вспоминая, какое выражение было в его глазах, когда он отступил на шаг и по-настоящему увидел ее плафон из цветного стекла. Он понял все, ей не пришлось ничего объяснять на претенциозном жаргоне «знатоков». Его реакция была той самой наградой, простой наградой, которую Вероника ценила гораздо больше, чем то, что ее работу выбрали для показа в самой новой из пафосных забегаловок Сохо.
Ее ладони скользнули по его плечам и вниз, по рукам. Пальцы сплелись. Он взял ее за руки, не отрывая глаз от ее лица. Очарованная этим мгновением — этим мужчиной — Вероника по-детски жадно смотрела на него, а древний как мир инстинкт кричал ей: «Вот он, тот, кто предназначен для тебя!»
Запоздалые прохожие обходили их. Кто-то буркнул: «Совсем стыда нет — хоть бы до дома дошли!» Они вздрогнули, рассмеялись, расцепили руки. Снова сошлись и рука об руку свернули за угол.
— Сначала выпьем, — сказал он.
Деймон, его зовут Деймон, думала Вероника. Это имя так ее заворожило, что она и не спрашивала себя, что значит «сначала»? Если это «сначала», то что же будет «потом»? Как далеко она позволит ему зайти?
Едва она избавилась от приторных ухаживаний Брайнера и огляделась вокруг, как Деймон привлек ее внимание. Среди пестрой богемной толпы он был не единственным мужчиной с классической стрижкой и в костюме-тройке — но только от него исходила ни с чем не сравнимая аура силы и власти. Вечернее платье, взятое напрокат, и непривычная роль смущали Веронику; должно быть, из-за этого она повела себя раскованнее обычного.
Поначалу ее привело в легкое смятение присутствие бледной женщины с иссиня-черными волосами, но скоро выяснилось, что эта мрачная незнакомка делу не помешает. Тем не менее сила собственного влечения тревожила Веронику. Она еще не знала точно, как сумеет его обуздать. И даже — захочет ли обуздывать.
Когда они нырнули в беспорядочную толпу гуляк, высыпавших из какого-то ночного клуба, Деймон крепко стиснул ее руку. Вероника скользнула по нему взглядом. Такое редко случается. Отчего же не воспользоваться счастливым случаем?
Рука об руку они вошли в многолюдный бар. Здесь гремела музыка, в воздухе висел густой сигаретный дым и гудение голосов. Ближайший столик оккупировала компания расфуфыренных девиц в боевой раскраске — Веронике было странно вспомнить, что когда-то она была очень на них похожа…
В ее компании, правда, меньше обращали внимания на фирменные ярлыки и больше — на индивидуальность. После нескольких лет ежедневной борьбы — прежде чем начала зарабатывать на жизнь творчеством, она перепробовала все, от работы официанткой до оформления витрин, — и каждодневных вечеринок Вероника послала к черту и то, и другое и уехала в деревню. Там ее и настигло вдохновение.
Деймон потянул ее за руку.
— Иди за мной.
Они уселись рядом за крошечный столик для двоих на мягкую парчовую скамейку в темном углу, под оленьими рогами. Им принесли два холодных мартини с зеленым яблоком, и Вероника отпила треть своего одним большим глотком, надеясь, что ликер прогонит ее нерешительность.
Кажется, я сейчас напьюсь! В груди у нее закипал пузырьками истерический смех, но она подавила его.
Все оттого, что она так долго была одна!
Нет, это еще не все, поправила себя Вероника. Главное в Деймоне.
Каждый раз, встречаясь с взглядом его острых серых глаз, она забывала о принципах, охранявших так трудно доставшееся ей самоуважение. Ее напряжение — не говоря уже о настороженности — улетучивались сквозь брешь, которую глаза Деймона пробивали в ее обороне. И, когда через пару минут возвращалась в себя, она была сама не своя.
Деймон положил руку ей на колено — и все тело Вероники заныло от сладкой муки. Она спрятала нос в его каштановых волосах, курчавившихся за ухом. Ей захотелось лизнуть мочку и слегка прикусить. Вероника не стала обуздывать свое желание.
— О, Камилла! — простонал Деймон.
Это имя было частью игры. Оно обеспечивало Веронику маской, гарантировавшей безопасность. Дочь легендарного художника, с детства наблюдавшая, как охотились за его душой галерейщики, критики и ученики, Вероника рано научилась ценить безвестность.
— Расскажи о себе. — Большой горячей рукой Деймон взял ее за подбородок. Веронике хотелось почувствовать эти руки на каждой клеточке своей кожи, чтобы они, как палящее южное солнце, согрели ее. — Позволь, я догадаюсь. Ты… художница.
Она склонила голову, чтобы избежать его пристального взгляда.
— Можно сказать и так.
— Что ты имеешь в виду?
— Ну, знаешь ли… — Она пожала плечами. — Это мужской мир. То, что делают женщины, мало кто воспринимает всерьез.
— Вообще-то на дворе конец двадцатого века.
Вероника усмехнулась.
— Только не в искусстве.
— А чем ты занимаешься?
— Я скульптор, — ответила она с легкой улыбкой.
— Тоже выставляла что-нибудь в ресторане?
— Да.
Он нахмурился, и две морщинки образовали повыше его переносицы букву V. Брови у него роскошные, подумала Вероника, густые, но ухоженные, как и он весь. И орлиный нос хорошо сочетается с массивной челюстью.
— Прости. Там было много всего, но я не помню ни одной скульптуры. Может быть, я не заметил?
— Может быть. Но этого следовало ожидать. Огюст всегда все ставит себе в заслугу.
Она откинула волосы со лба, любуясь его недоумением.
