Фабьен с безразличием взирал на парня.
– Ты ведь наверняка знаешь имя, – сказал он. – Имя друга. Назови мне его.
Парень, не в силах отвести взор от своего изуродованного спутника, покачал головой. Его глаза застыли от ужаса.
Фабьен подошел к столу с инструментами.
– Только… только Кальдерон знал! – вдруг выпалил юный узник. – Он сказал… мы получим известие.
Фабьен достал из-под рубашки бумагу с шифром, изъятую при аресте заговорщиков.
– Это? – спросил Фабьен, указывая на шифрованные строчки.
– Я такой бумаги прежде не видал, – прошептал парень.
Фабьен допускал, что мальчишка не врет. Этот малец заговорит, обязательно заговорит. Нужно лишь еще немного его «подбодрить».
Повернувшись к столу, Фабьен взял молоток и клещи, покачал ими в воздухе, словно проверяя их вес, затем перешел к связанному узнику. Оглядел тело, выбирая, откуда лучше всего начать. Он ударил молотком по культе, расплющив кость. Узник, до этого пребывавший в полубессознательном состоянии, очнулся и испустил душераздирающий крик. Парень взвыл от ужаса.
Далее Фабьен пустил в дело клещи, раздробив несчастному оба предплечья. Он сжимал рукоятки клещей, пока кости не хрустнули, как лучинки для растопки. Покончив с предплечьями, глава королевской полиции взялся за пальцы, которые ломал по одному, неторопливо и методично. Бедняга бился в ремнях, умоляя Бога сжалиться над ним. Фабьен улыбался, ощущая свое могущество, но не желая оказывать милосердие этому искалеченному мерзавцу. Мальчишка ревел в голос. Слезы вперемешку с соплями текли у него по щекам и подбородку.
Минут через десять пленник отдал Богу душу. К тому времени узнать его можно было лишь по копне волос на голове.
Фабьен бросил щипцы на стол, подошел к рыдающему парню и вытер окровавленные руки о его камзол.
– Когда я вернусь, ты назовешь мне имя, – почти отеческим тоном произнес Маршаль.
Генриетта вышла из купальни. Вода ручейками стекала по ее белоснежным чувственным грудям, лилась на плоский живот и по-женски округлые бедра. Генриетта провела рукой по мокрым, выгоревшим на солнце волосам, стряхивая с них капли. К ней тут же устремились две фрейлины, облачили в халат и повели к двери домика, находящегося рядом с большой купальней.
Купальня и домик стояли посреди зеленой лужайки, ниже королевского охотничьего замка. Окруженный фруктовыми деревьями и живой изгородью, этот уголок дарил отдохновение, красоту и уединение, когда кто-то в нем нуждался. Генриетта подняла голову, бросив взгляд в сторону дворца, и вдруг заметила уродливого однорукого садовника Жака. Тот глядел на нее, стоя с лопаткой посреди кустов и не думая уходить. Всем своим видом калека давал понять, что видел ее купание. Генриетта торопливо отвернулась.
Войдя в купальный домик, Генриетта отправилась в комнату для переодевания. Фрейлины послушно семенили за нею. Стоило ей переступить порог, как дверь комнаты мигом закрылась, оставив ошеломленных фрейлин топтаться в коридоре.
Генриетта сразу же увидела белые лепестки, живописно разбросанные по полу. Подняв один, она прижала его к губам. Она задрожала, но не от холода, а от того, что сейчас произойдет. Сердце Генриетты забилось сильнее, межножье увлажнилось.
– У тебя такой вид, будто ты замерзла, – произнес тот, кто закрыл дверь.
– По правде говоря, мне скорее жарко, – ответила Генриетта.
Она повернулась лицом к королю. И снова ее удивило, сколь быстро его пронзительный взгляд, темные волосы и бурлящая мужская сила сделали ее слабой, но в то же время полной жизни и любви.
– Туберозы, – сказала она, понюхав лепесток.
– Цветы весны, – ответил Людовик.
Он крепко прижал Генриетту к себе.
– Да, вестники весны, – прошептала она.
Она шевельнула плечами, сбрасывая тунику; она упала на усыпанный лепестками пол. Людовик смотрел на ее тело взглядом художника, любующегося шедевром.
– Как поживает твой супруг?
– Прошу, не будем сейчас о нем говорить.
– Я хочу услышать твой голос.
– Но ведь это ты велел мне выйти за него.
– А как еще я смог бы удержать тебя подле себя?
Людовик еще крепче сжал ее в объятиях. Ее чувственные соски, отвердев от желания, уперлись в ткань его рубашки.
– Что бы ты хотел от меня услышать?
Людовик уткнулся носом в ее шею.
– Я хочу, чтобы ты мне рассказывала… – король поцеловал ее в губы, затем приподнял ей груди и стал их медленно облизывать: сначала одну, потом вторую, – обо всем, что он говорит и делает.
Людовик опустился на пол, увлекая Генриетту с собой. Она легла на спину. Король торопливо сбросил панталоны и очутился на ней. Генриетта смотрела на него, дышала им, его чувственностью и силой. Сейчас у нее не было иных желаний, кроме как видеть его над собой, на себе и ощущать, как он входит в нее. Людовик коленями раздвинул ей ноги. «Ах, – подумала она, – королевский меч готов пронзить мои лепестки».
Так оно и было.
В покоях Шевалье происходили поспешные приготовления к отъезду. Юный слуга только успевал поворачиваться, исполняя указания Шевалье, отдаваемые ворчливым, недовольным голосом. Слуга укладывал одежду в несколько сундуков. Сам хозяин расположился за освещенным пыльными лучами солнца столом и лакомился устрицами, дикой уткой и копченым угрем.
Стоя возле стола, Филипп наблюдал, как один трудится над сундуками, а другой – над блюдом.
Шевалье положил пустую раковину на край тарелки и вытер рот рукавом.
– Я думал, что потерял тебя навсегда. Знал бы ты, как я переволновался!
Филипп нахмурился:
– Нет, это тебе несвойственно. И куда, позволь спросить, ты собрался?
Кивком Филипп указал на сундуки.
– Ты еще спрашиваешь? Неужели ты всерьез собираешься оставаться в этой дыре? Не далее как сегодня утром на короля покушались. А если эти злодеи доберутся до него, кто следующий? – Не дав Филиппу ответить, Шевалье поднял брови и указал на него пальцем. – У них вполне может быть такой замысел.
Филипп даже попятился.
– И ты бы допустил мою гибель?
– Порою ты так медленно соображаешь. – Шевалье покачал головой, показывая свое недовольство. – Принц, малыш Луи всегда выглядел немножко… слабым и болезненным. Ты не находишь?
– Перестань!
– И я о том же. Сколько детей умерло здесь? Каковы шансы у малыша, родившегося шесть лет назад, дожить до возраста, когда начинают носить парики? Я уже не говорю о шансах дожить до коронации. Потому-то твой брат так отчаянно хочет второго сына. И все вокруг спят и видят, что у короля родится еще один мальчик.
Филипп сердито глядел на Шевалье. Он не желал слушать подобные речи.
