Книга Фантомная боль - Олег Рой

Мысль о том, что сон – это маленькая смерть, вполне банальна, но от того не становится менее справедливой. Каждое утро в нашей постели просыпается немного другой, немного не тот человек, что ложился в нее вечером. Мы редко об этом задумываемся, но чувствовать – чувствуем. Должно быть, именно поэтому пресловутую новую жизнь люди начинают исключительно с утра. Ну, или хотя бы обещают себе начать: вот проснусь в понедельник (первого числа, в день рождения, после отпуска, нужное подчеркнуть) и…

Иногда, впрочем, такое случается без всяких клятв и зароков. Открываешь глаза и чувствуешь себя кем-то другим, будто бы за ночь тебя подменили. Вот это определенно про меня.

Первой мыслью, посетившей мою голову в момент пробуждения, было: «Что за чушь мне снилась!» Коридоры, белая комната, Голос… какой-то душеспасительный бред! Как в дешевом кино с претензией на глубокий философский смысл – терпеть такого не могу!

Ладно, мало ли что спросонья приглючится. Вот вроде проснулся, я – это я, зовут меня…

«Черт! Черт, черт, черт!» – это была вторая мысль, совершенно бессодержательная и столь же безрадостная. Никакой это был не сон, как бы я себя ни успокаивал. Черта с два! Если бы смутные воспоминания были плодами фантазии, я сейчас знал бы, кто я, где я и вообще что происходит. Но я не знаю, не помню! Проклятье! Паршивое начало паршивого дня.

Да-да, память может отшибить еще и с похмелья. Но ведь ничего похожего: ни тошноты, ни головокружения, и вообще чувствую себя отлично. Вот только кого – себя?

Осознание реальности происходящего (а главное – произошедшего!) было сродни удару по голове. Абсолютно неожиданно и очень больно.

Я даже передумал открывать глаза. Может, это все еще сонные глюки? Что-то вроде ночного кошмара? И если еще немного поспать, то, проснувшись, я узнаю себя, окружающее, вообще все. Продолжу жить, короче говоря. А пригрезившуюся «встречу в верхах» (жуть какая!) спрячу в дальнем углу своего умственного чердака и открою эту страшную тайну лишь правнукам, лежа перед ними на смертном одре. Когда-нибудь потом, короче говоря. Идеальный вариант!

«Не упрямься, – прозвучало вдруг у меня в голове. – Сам же себе хуже делаешь. Ведь всего-то девять дней. Давай, приступай, может, еще и понравится».

Ешкин кот! Я задохнулся, как от удара под ложечку. Приехали. Два варианта. Либо я свихнулся – голоса в голове, видения, зовите психиатров, – либо видения и Голос, при всей своей невероятности, абсолютно реальны. Второе «либо», хоть и пугало своей мистической неизвестностью, нравилось мне все же больше. В психушку как-то не хотелось. Успеется. Буду считать, что все правда: ну да, проснулся в чужом теле, и Некто высший со мной разговаривает, что такого?

«Встаю!» – буркнул я в никуда, точно подросток, которого торопят в школу.

Но глаза открывать пока поостерегся. Несмотря на все попытки самоуспокоения, страх оставался, кажется, единственной доступной мне эмоцией. Пока глаза закрыты – чурики, я в домике! И может, еще повезет все переиграть. А когда открою…

«Какой же ты медлительный!» – Голос в моей голове звучал уже несколько раздраженно.

Да, похоже, переиграть ничего не удастся.

Вдохнул. Выдохнул. Еще раз. Пошевелил пальцами на руках, на ногах – получилось. Ну, по крайней мере не так все плохо: не паралитик, ничего не болит, чувствую себя более чем комфортно, даром что новый «дом» – чужой. Страх понемногу отпускал. Теперь это был уже не всеобъемлющий неконтролируемый ужас, а что-то вроде предэкзаменационного мандража. Не самое приятное чувство, но, в общем, терпимо.

Медленно (как будто это что-то меняет!) открываю глаза…

Взгляд уперся в белый высокий потолок. Слишком чистый, отметил я, для больницы или тюрьмы – это не то чтобы радовало, но в целом поднимало настроение.

Пару минут я лежал неподвижно и слушал негромкий гул, в котором довольно легко опознал шум транспорта. Ага. Значит, тут есть окно, за окном ездят машины. Слегка пошевелился – вроде бы все тело слушается. Ну… поднимаюсь?

Я сел в кровати и бросил взгляд вниз. Худощавое молодое тело. Несомненно, мужское. Почему-то сей факт меня изрядно обрадовал. Притом что я как будто был подсознательно уверен, что так и должно быть, что женщиной я оказаться уж никак не могу. В конце концов, даже «там», беседуя с Голосом, я вроде бы говорил о себе в мужском роде. Кстати, Голос, судя по всему, дал мне дельный совет: чтобы понять, кем я был, нужно прислушиваться к собственным ощущениям, чувствам и мыслям. Искреннее облегчение, которое я испытал, обнаружив себя мужчиной, похоже, как раз из таких подсознательных подсказок.

Вот и ладушки. Пожалуй, теперь можно и осмотреться.

Ох, и свин же я, оказывается! Такой бардак в своей комнате развести (удивительно, как легко я назвал эту комнату своей, без малейших возражений со стороны сознания, подсознания и всего, что там посередине) – это ж месяц специально стараться надо. Диван, кресла, ковер, стол и примыкавший к нему подоконник были почти неразличимы под слоем разнообразных предметов одежды (и, кажется, не все из них были мужскими), книг, бумажных огрызков и целых листов, компьютерных дисков и всякой трудноопределимой мелочи. Например, под столом, в глубине, виднелось что-то коричнево-золотое, похожее на тюбик губной помады. Над завалами опознаваемого и неопознаваемого барахла слоями лежали ароматы женских духов и алкоголя.

Да уж. Чтобы все это разгрести, понадобится бульдозер.

Впрочем, желание навести хотя бы минимальный порядок послушно отступило перед намерением поскорее освоиться в своем новом теле. Я осторожно встал с кровати (тело слушалось отлично, ни головокружения, ни слабости, можно и не осторожничать) и отправился в ванную. И логика, и интуиция подсказывали, что там должно быть зеркало.

Зеркало там не просто было – оно там царило, занимая чуть не полстены. Хотя и сама ванная комната была весьма просторной и, что меня после пейзажей спальни несколько удивило, чистой. Разве что на зеркале красовались брызги зубной пасты и какие-то разводы – не то от чистящих средств, не то от попыток стереть все ту же зубную пасту. Ну да какая разница, главное, разглядывать себя они не мешают.

В зеркале отражался высокий худощавый молодой – даже очень молодой, не старше двадцати лет – человек. Темные – но не темно-каштановые, а скорее темно-пепельные, – не слишком длинные курчавые волосы спросонья торчали во все стороны. Светлые – то серые, то голубые, в зависимости от поворота головы – глаза обаятельно щурились.