С «кукурузой» Таллури оплошала — не сообразила навести на нее подзорную трубу. Зато, лишь только появилась, странно вынырнув из-под воды, «чечевица» (стремительно, словно пущенная из пращи, но при этом беззвучно!), Таллури тут же принялась ее разглядывать в окуляр. Недаром она караулила, как следует настроив боковое (очень полезное!) зрение.
Но тут эта вторая машина напугала ее: лишь только Таллури навела трубу ей вслед, успев единственно рассмотреть матовое металлическое, усеянное «усиками», покрытие корпуса, «чечевица» вдруг вернулась (мгновенно и чудо как бесшумно!) и нависла над башней, угрожающе наставив на девочку свои «усики». Инстинктивно Таллури сделала то, что делали они все в Гиперборее, встретив дикое непредсказуемое животное: отвела взгляд, опустила руки, раскрыв навстречу машине ладони, опустила и голову, спрятав мысли и эмоции, — «исчезла». И через мгновение, также бесшумно, «чечевица» скрылась за горизонтом.
Страх быстро рассеялся, и еще одна вдохновенная идея пришла ей в голову: вот бы дождаться ночи и посмотреть в трубу на звезды! Солнце уже клонилось к закату, только бы жрец не увел ее! Энгиус не шевелился, это обнадеживало.
Тем временем поднялся ветер. Таллури немного поизучала запахи. Они долетали отовсюду. Она закрывала глаза и, поднимая лицо вверх, поворачивалась то в одну, то в другую сторону — запахи моря, древесных смол, разогретого камня и трав смешались, но не перепутались, и различимо наплывали, «оттеняя» и «украшая» друг друга.
Ночь упала внезапно. Таллури так до сих пор и не привыкла к этому: в Тууле вечера были длинными, день медленно перетекал в ночь, и не такую угольно черную, а будто разбавленную молоком. Настоящей ночью считалась только Зимняя Ночь. Она приводила с собой и Зимний Сон.
Первые же звезды были пойманы в окуляр. Они не увеличились уж очень сильно, но приблизились, засияли ярче, сочнее, будто заиграли всеми гранями драгоценные камни. В Тууле таких камней было много. «Вулканы, — говорил ее отец, — выбрасывают из недр земли древние породы». Вулканов в Гиперборее тоже было много. И вулканов, и дорогих камней… Однажды отец привел всю семью на Главную Пристань, и она увидела высокий ритуал — в далекие Дель— фы отправляли дары Гипербореи. Огромный, немыслимых размеров поднос со сверкающей россыпью драгоценностей, в числе множества других великолепных даров, несли на плечах восемь силачей. Несли по всему городу — чтобы все граждане могли увидеть и оценить это щедрое приношение и насладиться своей причастностью к ритуалу: дар, по традиции, посылался от имени всех и каждого в Тууле. Радостно переливались на солнце изумруды, алмазы, рубины, сыпались во все стороны многоцветные искры…
Кажется, Таллури в конце концов задремала, невесть каким образом усевшись бок о бок со жрецом и даже («О, Единый! Как непочтительно!») умудрившись устроиться головой на его коленях. Она отпрянула от него за какое-то мгновение до того, как жрец сухо произнес:
— Спускаемся.
Она устала и лишь вяло переставляла ноги со ступени на ступень. Стало немного грустно и невыразимо жаль расстаться с Энгиусом прямо сейчас: ведь его присутствие наполнило ее жизнь чем-то необыкновенным!
В непроглядной темноте пришлось перейти на интуитивное зрение, так как ровным счетом ничего не было видно. Но интуитивное зрение отбирало много сил, а она не ела и не пила целый день, и потому, как только ее ноги коснулись травы у подножия башни, они тут же подкосились — Энгиус едва успел передать ее жрецам Храма Жизни.
* * *
Много лет спустя, пользуясь редкой для Энгиуса минутой расположения, она спросила:
— Что ты подумал тогда обо мне?
— На башне?
— Да. Я хотела, но не имела права прочесть твои мысли.
Он усмехнулся:
— Глупое создание. Ты бы и не смогла! Заработала бы сильную головную боль, а если бы настаивала — болевой шок но не смогла бы. Впрочем, хоть ты была тогда и не обучена этим правилам, но интуитивно почтительна. Это понравилось мне. В Атлантиде встречаются наглецы, которые так и норовят залезть в твои мысли. А это запрещено. «Лекарство» от наглости я выдаю сразу. Надеюсь, до смерти никого не «залечил». А на башне…
Он задумался — Таллури истолковала это по-своему:
— Много лет прошло, учитель.
— Я не забыл. Это важно, так как мои наблюдения и выводы должны были лечь в основу решения об опеке. Правда, мне решать ничего не пришлось — всё устроила Судьба.
— Ты не поговорил тогда со мной, как я ожидала.
— Я так решил, когда увидел тебя с жуком. По правилам, я должен был провести с тобой весь день, чтобы определиться с твоей будущностью. Разговоры были неизбежны, но в твоем случае правильнее было молчать. А где промолчишь так долго? Только на башне. Я оставил тебя наедине с самой собой — и тогда ты раскрылась. Я читал перед нашей встречей твою космограмму: Солнце — в Козероге и алькокоден — Солнце, анарета — Плутон, асцендент — в Весах. При этом — активнейшая стихия воды и сильный Марс. Остальное пустяки. Правда, кресты… — он запнулся, и Таллури замерла, но Энгиус, не закончив, продолжил: — Солнце не дало тебе скучать, а Марс — бездействовать, «вода» оживила всё интуицией, а Плутон «обеспечил» самодостаточность в уединении. Ты была самостоятельна, иногда вела себя неожиданно, меняя решения, но всегда интересно. Один только раз я счел необходимым вмешаться: мне показалось, ты еще не готова рассчитать все позиции внутренних сил для левитации, а стоять на самой кромке стены все же было небезопасно. Я «отозвал» тебя, а ты, молодец, уловила.
Энгиус надолго замолчал, потом спросил:
— Ты ведь уже тогда, возле башни Храма, нашла во мне приемного отца?
— Да, кажется, именно тогда.
— Я понял это в тоже мгновение, что и ты. И с этого самого мгновения стал несвободен. Несвободен оттого, что кому-то нужен. А мне нельзя было привязываться ни к кому.
— Ни к кому?..
— Ни к кому! Как нельзя было, чтобы кто-то привязался ко мне. В то время я чувствовал в себе призвание — «жрец Ухода»: уединение, аскетика, молитвы Единому Богу среди сияющих горных вершин, безмолвных и бесстрастных… — взгляд Энгиуса засверкал истовым огнем, как раскаленный металл. — Вот чего я жаждал. А вовсе не хлопотливой участи жреца-учителя, — взгляд его угас, словно остыл опущенный в холодную воду меч. — А ты появилась и встала у самого сердца — не впустить невозможно! Позже я понял, что это веление Судьбы. Велением Судьбы пренебречь можно, но — небезопасно. Значит, быть мне твоим учителем и опекуном. Это знал наш Великий наставник, Древний Ящер, когда не давал мне благословения на Уход. Он чувствовал или знал, что я не завершил свою земную миссию, не получил всей полноты земного опыта. И потому ждал…
Энгиус произнес еще несколько очень сложных для ее понимания фраз — что-то о долговременных эмоциональных отношениях и возможной (так он выразился) ценности человеческой любви. Завершил так:
— Древний Ящер редко объясняет. Он ждет, пока ты сам дорастешь до понимания. Сам — это важно! Чтобы принять решение со свободной волей. И я понял. А когда понял — принял…
