— Если бы немного здесь убрать, сидели бы великолепно…
Кирш надменно цокнула и указательным пальцем поправила на носу очки.
— Чего убрать?! Мадам, вы и так гном!
Лиза снова юркнула на кухню. Кирш сняла очки и попробовала так же невинно выпятить губку, как Лиза. Ей показалось, что со стороны она должна сейчас смотреться довольно забавно и куда глупей, чем кто бы то ни было, сделавший такую гримасу. Лиза казалась ей милой, доброй и красивой и имела право дурачиться, говорить глупые нежности и вот так выпячивать губу. Себя Кирш видела угловатой и непривлекательной, ее единственным достоинством была броня. Только эта броня держала и интриговала свиту неровно дышащих людей, всегда вьющуюся вокруг Кирш. Говорят, даже знаменитые полководцы и императоры могут страдать от комплекса неполноценности; настоящие комплексы не видны постороннему глазу, и Кирш казалась всем до безобразия, до восхищения самоуверенной. Конечно, с ней было нелегко: больная самооценка — это театр одного актера, который требует от самых верных зрителей постоянных жертвоприношений.
Заверещал домофон, и Кирш резко оторвалась от стены, быстро пригладила пальцами прореженную челку и развернулась к книжным полкам, успев скользнуть взглядом по зеркалу, Пока гости будут подниматься на двенадцатый этаж, она успеет почувствовать себя запятой, — Кирш вытащила с полки зеленый сборник и открыла наугад.
…Как голову мою сжимали Вы,
Лаская каждый завиток.
Как Вашей брошечки змалевой
Мне губы холодил цветок.
Как я по Вашим узким пальчикам
Водила сонною щекой,
Как Вы меня дразнили мальчиком.
Как я Вам нравилась такой.
Лиза сделала несколько «ритуальных» движений, с помощью которых женщины наспех прихорашиваются перед зеркалом: махнула рукой по волосам, одернула блузку, стряхнула какие-то невидимые крошки с бедер, втянув при этом живот, и выпрямилась, глядя на себя вполоборота. Потом взглянула на Кирш и сказала, кивнув на книгу:
— Классная она, да?
— Так, замороченная,,. — зачем-то равнодушно ответила Кирш,
В квартиру ворвался гул; шелест букетов, стук каблуков и два колоратурных сопрано с куртуазными поздравлениями — это явились Ли Лит и Стелла. Лиза благодарила, Кирш удивленно приподняла бровь: обе дамы не поддерживали между собой дружеских отношений, потому что им совершенно нечего было получить друг от друга. Увы, но каждая дружба корыстна: циник должен дружить с романтиком, легкомысленный с серьезным, жесткий с мягким… В противном случае в мире ис будет равновесия. Двум стервам нечем поделиться друг с другом. Кирш называла Ли Лиг «порядочной» стервой, а Стеллу — «непорядочной», и разница была только в этом. Поэтому, разумеется, войти вместе в квартиру они могли, только случайно встретившись у подъезда:
Ли Лит кивнула Кирш и среагировала на ее удивленную бровь:
— У Стеллы машина сломалась, она попросила за ней заехать.
Стелла была плохо знакома с Лизой, но уверенно проследовала в комнату, оставив хозяйку позади.
— Елизавета, ты посещаешь салоны? Могу порекомендовать…— Эту фразу Стелла произнесла уже из кресла, изучая по очереди Лизину комнату и свой маникюр. Почему-то именно эти слова упрямо выстукивала память Кирш, когда позже она вновь и вновь вспоминала этот вечер. Ничего не предвещало.,. Так получается, что поворотные события в жизни вкрадываются в нее незаметно, как тени гостей, пришедших, когда праздник уже в разгаре. Сами праздники начинаются одинаково, но не всегда заканчиваются как праздник.
Обычное начало; голоса, смех и музыка. Последние гости (это были Лизина младшая сестра с приятелем) пришли, когда в доме уже было накурено, несколько голосов на кухне говорили на повышенных тонах, а кое-кто из пришедших раньше уже успел отправиться восвояси. Вновь прибывшие были встречены недоуменными взглядами и уселись в углу.
Уже позже, когда все случилось, Кирш мучительно пыталась вспомнить каждого гостя в отдельности: ничего подозрительного, никого, кто мог бы иметь претензии к Лизе, хотя… Большинство из гостей были их общими знакомыми по клубу и в основном давними приятельницами Кирш, поневоле столкнувшимися с существованием ее подруги. Замкнутая и спокойная Лиза, работающая администратором в тихой и благочинной гостинице Академии наук, просто не могла быть знакома с таким количеством людей. Кирш называла Лизу «чертенком из тихого омута»: ее связи с миром были малочисленны, не выглядели подозрительными, но словно вызывали к жизни то не самое лучшее, что прятала ее душа…. У Кирш все было наоборот: в ее дом были вхожи воры-рецидивисты, пациенты с психиатрическим диагнозом, люди опустившиеся, оступившиеся и признанные обществом неблагонадежными. Они были отвергнуты прочим миром, только поэтому их не отталкивала Кирш. Лиза журила подругу: «Пьесу Горького «На дне» можно писать с твоей жизни!»
— Слушай, Лиз, я в дерьме по уши, но от дерьма бегу, а ты ж, моя девочка, вроде как специально к нему тянешься!
Лиза била Кирш подушкой и обиженно восклицала:
— Страшнее тебя все равно никого не встречу!
— Да, было большой ошибкой связаться со мной! — шутила Кирш,
— Роковой ошибкой! — смеялась Лиза.
И вот Лиза действительно совершила роковую ошибку, за которую расплатилась страшнее, чем могла ожидать. По подробности стали известны Кирш уже потом, хотя и вовсе не годы спустя — много раньше, но в другой жизни, где Лиза стала уже просто трагической тенью.
Их навсегда разделила маленькая ссора и двадцатиминутный перекур.
Одна из девушек делала свой фирменный коктейль, Стелла вызвалась помогать.
Лиза обещала Кирш, что не выпьет за вечер больше одного бокала: ее мать умерла от алкоголизма, и ей самой пора уже было бороться с нарастающей зависимостью. Кирш не любила коктейли и, почувствовав изжогу одновременно с легким раздражением от обсуждения гинекологических проблем, вышла курить на кухню.
Она сидела на табуретке, отстукивая широко расставленными ногами какой-то ритм, курила, положив руку с сигаретой на подоконник, и листала все ту же зеленую книжку. Ли Лит подошла к ней со спины и, нагнувшись, пои курила у псе.
— Что читаем, Киршик? Уау! Цветаева?! Небось цикл «Подруга»?!
— Отстань! Кирш увернулась от светских объятий захмелевшей Ли Лит. Та переступила с ноги на йогу, сложив руки, облокотилась на плечи Кирш и жеманно процитировала:
«Не женщина и не мальчик, — но что-то сильнее меня!»
— Ой, Ли, отстань! — Кирш встала и, закрыв книгу, стряхнула пепел с сигареты.
Ли Лит нисколько не обиделась: Кирш, конечно, могла и нахамить, но если к ней случалось обращаться за помощью — она отдавала последнее и сочувствовала искренне. Пару лет назад Ли Лит попала в аварию вместе со своей любимой собакой. Никто из родственников не озадачился спасением жизни несчастного пса, только брезгливая Кирш, не признающая, кстати, домашних животных, выходила Дика; возила к ветеринарам на рентген, покупала лекарства, делала уколы и промывала раны. Когда Ли Лит вышла из больницы. Кирш привезла ей Дика со словами: «Забирай свою ужасную собаку, мне надоело вставать ни свет ни заря, чтобы ее выгуливать!» При этом Дик благодарно вилял хвостом, а Ли Лит только улыбалась — она давно заметила, что Кирш стесняется своей наготы и доброты. Почему бы не позволить хорошему человеку изредка говорить тебе: «Отстань!»
