Лаймонд осведомился:
— А теперь скажите-ка мне: кто из ваших бесценных коллег прибыл сюда вместе с королевой-матерью?
Лицо Эрскина прояснилось.
— Боже мой, Фрэнсис, да на это раз в ее свите вся свора прихлебателей… Тайный совет чуть не в полном составе. Все те мерзавцы, которых нельзя оставить без присмотра дома. Вам нужно быть осторожным.
В углу комнаты стоял маленький, богато инкрустированный спинет 4). Лаймонд допил вино, встал, подошел к инструменту и склонился над ним.
— Меня не узнают. Кто они?
Эрскин стал перечислять. Граф Хантли был среди них, и лорд Максвелл, и лорд Джеймс Гамильтон, наследник правителя. Том добавил, глядя Лаймонду в лицо:
— И оба Дугласа. Джеймс Дуглас из Друмланрига и сэр Джордж.
Фрэнсис Кроуфорд в прошлом не раз сталкивался с семейством Дугласов, и эта новость его, казалось, позабавила.
— Многообещающее начало. Кто-нибудь еще?
— Целая толпа Эрскинов.
Том ухмыльнулся. Эта семья на протяжении многих поколений служила верной опорой трона. Его жена Маргарет прибыла сюда в качестве фрейлины; Дженни, леди Флеминг, свекровь, была гувернанткой маленькой королевы; младшие сестры и брат жены — товарищами ее игр. Его собственные два брата входили в свиту, а отец, который по болезни не мог приехать, был назначен опекуном Марии с тех самых пор, как ее перевезли во Францию.
Он обрисовал расстановку сил. Лаймонд выслушал и заметил:
— Но при таком переизбытке Эрскинов — что здесь делать мне?
— Играть на спинете, — сказал полномочный посланник. — Вы чертовски хорошо это делаете.
Звонкая, чистая мелодия продолжала струиться.
— Музыка заглушает голоса. Ваши друзья и не подозревают в вас таких талантов.
— Практически все мои друзья знают, что я вообще не умею играть на этой штуковине. Что еще? Вам не надо описывать французский двор. Это… это — собрание всех блажей и всех причуд, — продолжил Фрэнсис Кроуфорд. — Я могу вам столько порассказать о Франции, что вы устанете слушать. — Пальцы его бегали по клавишам и голос смягчился. — Университеты и тюрьмы, будуары и бордели, дворцы и картины, серенады, банкеты, любовные игры, копыта и шерсть и сожжения еретиков. Постель, поножовщина и бичевание. Я знаю все истоки и тайные течения. Если есть опасность, я найду ее. Теперь мне пора.
Оба встали. Эрскин хотел было удержать гостя, но передумал. От Лаймонда требовалось только одно: сообщить, что он прибыл во Францию, и он своевременно явился на свидание. Том спросил:
— Вы давно в Дьепе?
Лаймонд удивленно поднял брови, но ответил коротко и по сути:
— Всего пять часов.
Догадка обожгла Тома, жарким пламенем разлилась по коже.
— Боже мой… неужели вы приплыли сегодня на продырявленной галере?
— Приплыл? — На лице Лаймонда впервые мелькнуло неподдельное чувство. — Да я чуть ли не шлепал вброд по воде, волоча за собой эту посудину. Нас пробуравили на рейде, галера едва не затонула, девятнадцать человек погибло, двадцать пять изувечено; капитан — простофиля, а боцман накурился гашиша до розовых слонов.
Разволновавшись, Эрскин прошел до окна и обратно.
— Я видел. Видел, как она заходила, видел пробоину, видел, как бросили якорь на траверзе, слышал пушку. Проклятье. Значит, вы столкнулись с галеасом? На девять десятых — вина моряков, на одну десятую — невезение.
— Полагаю, на «Гуден Роос» предпочитают думать, что дело в невезении, — сказал Лаймонд весело. — Ведь им же заплатили, чтобы потопить нас.
Эрскин сел.
— Вы уверены?
— Вполне.
— Кому-нибудь еще пришло это в голову?
— Сомневаюсь. Вы же слышали общепринятую версию.
Том Эрскин встал и заключил неожиданно резко:
— Этот ирландский маскарад — безумие. Как сможете вы работать, если на вас нападают, не дав даже начать? Полагаю, вы взяли имя реально существующего человека?
— Разумеется. Но его мало кто знает в лицо. Поверьте, мы постарались все хорошенько продумать.
Наверное, помогла золовка Лаймонда, ирландка Мариотта. Эрскин воскликнул:
— Так, значит, вы едете к французскому двору, чтобы король вас научил, как выгнать англичан из Ирландии? — Тут он осекся. Ирландский план всегда казался ему безумным, достойным самонадеянного глупца. Но он ничего не сказал и в награду удостоился объяснений, до которых Лаймонд снисходил редко.
— Да, — подтвердил Лаймонд. — Это — самый легкий путь внедриться в избранный круг неузнанным. Думаю, король Генрих сделает пребывание О'Лайам-Роу во Франции долгим и роскошным, чтобы он вполне прочувствовал все прелести возможного союза. Я, во всяком случае, на это надеюсь.
Эрскин невольно повысил голос:
— А покушение? Вы ведь не сможете попросить у французов защиты, чтобы телохранитель всюду таскался за вами? Кто стоит за всем этим?
Голос Лаймонда был исполнен злорадства:
— Забавно было бы докопаться кто. Как вы думаете, чем королева-мать дорожит больше — своими союзниками или своей жизнью? — Говоря это, он снял щеколду со ставней.
— Он полагает, что без французских солдат и французских денег ей не отбиться от англичан.
— А здесь, среди французов, есть партия, которая не одобряет политику Гизов, разбазаривающих за рубежом доброе французское золото. Надеюсь все же, — добавил Лаймонд, открывая окно, — что ничего серьезного не случится. Я сюда приехал развлечься.
Стоя рядом с ним, Эрскин неожиданно выпалил:
— Почему вы вообще приехали? Ведь не из-за королевы-матери?
— Королева-мать, — сказал Лаймонд, — и вы это понимаете так же хорошо, как и она сама, — предложила мне свой план лишь затем, чтобы привлечь меня на свою сторону, но ей это не удастся. В ее распоряжении сотни информаторов.
— И за каждым из них следят, — сухо возразил Том Эрскин. — Даже за моей женой.
— Я прекрасно представляю себе, — отчетливо проговорил Лаймонд, — что от меня ничего особенного не ждут. Я просто должен вызвать призрак, высвистать дьявола из морской пучины. И порадовать друзей вниманием и заботой. Времени у меня хватит на все.
Наступило неловкое, гнетущее молчание. Наконец Лаймонд поднял руку, непривычную без перстней, и положил ее на широкое плечо советника.
— Езжайте во Фландрию, заключайте ваши договоры, а здешние оргии оставьте мне. — Он отвел взгляд, повернулся к подоконнику и проскользнул в окно. — Где ты, милая Клото?
Ночь стояла темная. Том Эрскин склонился посмотреть, как хмурой богине достанутся жаркие объятия; затем мелькнула легкая тень — и поруганная мойра 5) осталась одна.
