Люди не отводили глаз. Не каждому поколению доводилось увидеть такое. Они догадывались: это всего лишь начало.
За ними стоял еще один человек и тоже смотрел на происходящее — неразговорчивый слуга-грек нового кагана. Люди разглядывали пылающий шатер, слуга разглядывал людей. Какой-то парень, которому было не более двадцати лет, сделал шаг вперед к шатру, словно желая последовать за своим вождем. Орест незаметно улыбнулся про себя.
Одна из стен обвалилась, когда рухнули деревянные подпорки, и огненная стихия сделалась еще неистовее. Из-за усиливающего жара люди отступили назад. Некоторые из них посмотрели на Чаната, но тот не шевелился.
Языки пламени взмывали в серое хмурившееся небо, взлетали искры, пепел, остатки и клочки почерневшего войлока, кружась, поднимались ввысь, словно некое оскверненное жертвоприношение. Шатер превратился в преисподнюю, никто не смог бы выжить там. Конечно, можно было предположить, что в племя наведался не убийца или узурпатор, а просто безумец.
Затем конь и всадник с ревом выскочили из пылающих лохмотьев шатра, промчались и замерли в пыли перед толпой. Люди не отрывали глаз. Попона на жеребце дымилась, в воздухе витал запах жженого волоса. Лицо всадника почернело, лишь глаза горели красным пламенем.
В небе блеснула молния, разорвав его на части, и ударила в последний стоящий столб каганского шатра, который тут же свалился на землю. Новый вождь даже не оглянулся, а задыхающийся и едва живой его конь не дрогнул. Грома не было, как позднее клялись наблюдавшие. Никто не заметил первых редких капель дождя, способных потушить чудовищный погребальный костер.
Разрушенный шатер вспыхнул в последний раз и перестал существовать. Так пожелали боги.
На фоне этого ужасного кроваво-оранжевого огня появился почерневший всадник, вновь оглядывая людей. Затем он развязал сверток, лежавший у него на коленях, и опустил на землю. Это была девушка — любимая фаворитка мертвого кагана, завернутая в плед, который предохранил бледную кожу от ожогов. Шатаясь, она встала на ноги и отступила назад, подальше от страшного обгоревшего человека. Аттила немного повернулся и потянул свой аркан. Люди увидели, как из преисподней появляется знаменитый сундук с сокровищами убитого. Их глаза заблестели, и далеко не только из-за огня.
Безумный всадник, обожженный вождь, кем бы он ни был, вновь потянул за аркан, отпустив ручки ящика. По сигналу старый воин слез с лошади, подошел к сундуку и со всей силы ударил топором. Внутри что-то хрустнуло. Аттила схватился за тяжелую крышку и поднял ее. Сундук был до краев полон золотых монет.
Всадник, от одежды которого шел дым, начал ездить туда-сюда перед племенем, подобно главнокомандующему, прохаживающемуся по рядам воинов перед битвой. Странным монотонным голосом он продекламировал:
Вождю, чью власть невозможно сломить,
Воюй с ним хоть сотню лет,
От наймита руки суждено было пасть.
Деньги — вот и ответ!
Толпа поежилась.
Голос всадника стал сильнее и резче:
— Довольно! Те, кто были великими воителями, внушавшими трепет от гор Алтая до Черного моря и до самых берегов Дуная, вскоре снова станут ими. Боги с нами!
Горящие глаза гунна замерли на избранных, которые оглянулись на кагана и, кажется, он почувствовал, что воспламеняет их души.
— Что касается золота, — сказал Аттила с презрением, кинув взгляд на сундук с трещиной, — то можете забрать его. Это ничто по сравнению со славой настоящего воина.
Он остановился и снова посмотрел на людей. Кажется, всадник стал еще выше в седле.
— Я Аттила, ваш вождь. Я сын Мундзука, сына Ульдина, изгнанный на тридцать лет по приказу мертвеца.
Он посмотрел на остатки горящей палатки, а затем снова на людей, которые не могли пошевелиться. Кое-кто склонил голову, словно стыдясь за всех. Но смягчившийся голос Аттилы удивил их.
— Я ваш властитель, а вы — мой народ. Вы будете сражаться за меня, а я умру ради вас! Мы покорим и побережья Западного океана, и острова Средиземного моря. И никто не сможет противостоять нам.
Люди хором радостно закричали.
Наконец пошел дождь.
Глаза Аттилы заблестели от изумления. Позади него почерневшие развалины каганского шатра начали шипеть, дымиться и исчезать под тяжелыми, крупными каплями, словно некое огромное животное, испускающее дух.
Глава 3
Избранные
Аттила взял копье у одного из присутствующих воинов, проткнул отсеченную голову Руги, лежащую в пыли, и поднял вверх.
— Орест, — произнес он. — Избранных — ко мне.
Перед толпой выехал раб-грек и, как будто наугад, указал на восьмерых мужчин. Одним из них был юноша, который сделал шаг вперед. Остальных семерых Орест стал пристально высматривать.
Они стояли, выжидая.
— Ваши кони, — сказал каган.
Они кинулись к загону.
Взгляд Аттилы блуждал по кругу. Наконец, он остановился на синем шатре напротив, с резными деревянными столбами и ярким флажком, развевающимся на верхушке.
— Чей шатер? — грозным голосом спросил верховный вождь.
Через несколько минут вперед вышел старик с морщинистым лицом, мягкими белыми волосами и хитрыми подозрительными глазами.
— Он мой, — сказал Аттила и кивнул на девушку, которую вынес из огня. От волнения пленница переминалась с ноги на ногу. — А она твоя.
По толпе пробежал смех. Ведь все знали: старик, звавшийся Заберганом, слыл ужасным скрягой, заботившимся только о размере своего стада, о продовольственных запасах и оставшихся золотых монетах, а заодно — и о своем синем шатре. Что касается жен и женщин, то он не видел причин тратиться больше, чем на одну: у Забергана была старая жена Кула, ставшая невыносимой обузой, зато дешевая в содержании. И хотя девушка выглядела соблазнительно длинноногой и симпатичной, люди понимали, насколько Забергану оказались бы милей холодные слитки золота в кровати, чем теплое молодое тело.
Старик сдержанно поблагодарил кагана и посмотрел на бедную пленницу, когда та приблизилась. Аттила ухмыльнулся и приказал отправляться в путь.
Вернулись восемь избранных мужчин, сейчас уже все на лошадях.
Ухмылка постепенно исчезла с лица великого вождя. Воины задрожали под взглядом его львиных глаз.
— И ваши луки, — приказал он. Голос был таким резким, что некоторым захотелось закрыть уши руками. Затем, подчинившись команде, воины смущенно поспешили к своим палаткам, стремясь первыми принести оружие. Лошади всадников едва не запинались друг о друга. Когда они вернулись, их лица пылали, словно у поссорившихся подростков.
Аттила выстроил избранных в одну линию и велел назвать свои имена.
— Есукай, — с нетерпением отозвался первый. Его лицо горело. Это был тот молодой человек, который, как помнил Орест, двинулся в объятый огнем шатер вслед за Аттилой. Вождь посмотрел на него. Даже сейчас, назвав имя, избранный выглядел так, словно желал немедленно ринуться в бой, будучи не в силах сдержать свою энергию. Быстрый, импульсивный, храбрый, верный…
